Расул Гамзатов

— Как тебе не стыдно! Ты даже не упомянул Володю.

И вынул из кармана мятую газету.

И тут Расул выдал надолго запомнившуюся мне остроту. Лукаво так и с удивлением:

— Слушай. В ресторане — кого знают? Апициантку, да? А шеф-повара кто знает?

Мы расхохотались. И я начал читать сценарий.

Лучше всех слушал Расул...

Далее — как кадры кинохроники. Я, Гия, Юсов вылетаем в Крым. Студия. Натура. Потом — Гия, Юсов, группа — в аулы Дагестана. Натура. Кинопробы горцев. Шьются костюмы. Гия ищет актёра на главную роль. Мечтает заполучить Омара Шарифа. Иннокентий Смоктуновский звонит Гии. Очень хочет главную роль. Я в восторге:

— Почему ты хочешь чужую звезду? У нас — своя. Это только на первый взгляд Смоктуновский абсолютно не подходит. Он — гений. Он гений перевоплощения!

Гия снисходительно улыбается.

Смоктуновскому он ответил так:

— Кеша, а ты не хочешь сыграть Анну Каренину?

В остальном всё идёт “штатно”, как говорят космонавты.

И вдруг рвётся плёнка, остановлен мотор...

Что случилось? Грубая, непоправимая ошибка Данелия.

Он, неисправимый грузин, решает отметить запуск в производство “Хаджи-Мурата”. В квартире его на Чистопрудном — высокий гость, заместитель председателя Государственного комитета по кинематографии Владимир Евтихианович Баскаков с молодой женой-венгеркой. Расул с Патимат, Юсовы, Павел Лебешев, некий Абдильбиев — знакомый Гии, я.

Чача из Тбилиси делает своё чёрное дело. Расул выбит из седла первым. Он, набычившись, долго смотрит, тяжело смотрит на Баскакова, пустившегося в исторический экскурс о горской войне. Тот неосторожно задевает святое святых Расула — имама Чечни и Дагестана. Это незаживающая рана...

И вот за праздничным настроением стола — резкий слом. Расул:

— Ты — жалкий чиновник. Ты умрёшь, что после тебя останется? Шамиль — великий человек. Ты не можешь говорить как равный с имамом, даже с мёртвым!

Я толкаю Расула ногой под столом. Но тот уже не может остановиться...»

Баскаков резко ответил. Гамзатов пришёл в ярость. В разгорающийся конфликт вступили новые силы. Патимат Гамзатова старалась всё сгладить.

«Но, увы, поздно, — продолжает Владимир Огнёв. — Баскаков встаёт и выходит из-за стола. Встаёт и венгерка-жена. Хозяин пробует препятствовать уходу, но тщетно...

Дальше события развивались по логике советского абсурда. Слухи, что фильм остановлен по идейным соображениям, быстро распространялись. Говорили, что Суслов был недоволен Ермашом — ответственным в ЦК за кино. Потом на мои запросы Комитет ответил, что причина отказа в запуске фильма — техническая. Мол, все павильоны “Мосфильма” заняты фильмами, имеющими первостепенное значение — к пятидесятилетию советской власти... Но я мечтал о “Хаджи-Мурате”».

Огнёв рассказывает и о других попытках снять фильм, с разными режиссёрами, в разных странах, но все они кончились ничем.

Настоящая причина отказа Госкино оставалась тайной. Однажды Владимир Огнёв позвонил автору этой книги и рассказал о том, как всё было на самом деле. Но откровение это было столь «горячего» свойства, что приводить его здесь вряд ли уместно.

Такая же сложная история происходит и с черепом Хаджи-Мурата, который уже более 150 лет хранится в запасниках Кунсткамеры. Его множество раз пробовали вызволить оттуда и предать земле, но экспонат № 119 всё ещё остаётся в Антропологическом музее.

Отрубленную вижу голову
И боевые слышу гулы,
А кровь течёт по камню голому
Через немирные аулы...

Спросил я голову кровавую:
«Ты чья была, скажи на милость?
И как, увенчанная славою,
В чужих руках ты очутилась?»...

Тропинками, сквозь даль простёртыми,
В горах рождённые мужчины.
Должны живыми или мёртвыми
Мы возвращаться на вершины[105].

«МНЕ ГНЕВ ЕГО НУЖЕН, МНЕ СМЕХ ЕГО НУЖЕН...»

В 1966 году вышел сборник стихов Расула Гамзатова «Мулатка» в переводе Наума Гребнева и Якова Козловского. Как и все предыдущие, издание быстро разошлось. Поклонники творчества Гамзатова знали, как он умеет удивлять, что он всегда непредсказуем и неподражаем. В книге и на этот раз было много новых произведений, которые читались и перечитывались, и в каждом из них открывались иные смыслы, незатронутые ранее грани таланта и поэтические высоты.

Покарай меня, край мой нагорный,
За измену твоей высоте.
Верил я в чей-то вымысел вздорный
И разменивал жизнь в суете...[106]