Растерянный рай

– Луис, – сказала она, – я живу с Канавалем.

– Кто-то мне говорил. – Луис по-прежнему изъяснялся невнятно и рассеянно, словно то была мягкая оболочка чего-то окостенело-жесткого.

– Я только на прошлой неделе решила. Хотела тебе сказать…

– Если тебе это по нраву…

– Да. Он хочет, чтобы мы поженились.

– Вот и славно.

– Хироси, он… он как ядерный реактор. Он меня возбуждает… – Она искренне пыталась объяснить, чтобы Луис понял, это ведь так важно, чтобы он понял! Луис вдруг поднял взгляд, улыбнулся, и Синь покраснела. – Интеллектуально, – поправилась она, – и эмоционально.

– Эй, плосколицая, – он нагнулся и поцеловал ее в кончик носа, – если тебе хорошо – вот и ладно.

– Ты и Лена… – проговорила она страстно.

Луис снова улыбнулся, но уже по-другому, и ответил тихонько, мягко, непреклонно:

– Нет.

Цельность

Не то чтобы в Хироси чего-то не хватало. Он был целен. Высечен из монолита. Возможно, этого и не хватало – обломков других Хироси, которые могли бы читать романы, или раскладывать пасьянсы, или залеживаться в постели, или вообще делать нечто иное и быть кем-то иным.

Хироси делал то, что должен, и в этом был он весь.

Синь, как любой молодой женщине на ее месте, казалось, что, войдя в его жизнь, она изменит ее к лучшему. Но, съехавшись с ним, она вскоре поняла, что ее жизнь изменилась радикально, а вот его – ничуть. Она стала частью того, чем занимался Хироси. Существенной частью, безусловно – ничего лишнего он не делал. Но вот чем он занимается, она прежде не понимала.

Это осознание изменило ее образ мышления и жизни круче, чем семейная жизнь и регулярный секс. Не то чтобы радости, горести и открытия секса не занимали ее, не восхищали и не удивляли порою; но в общем и целом она находила секс, как еду, замечательным телесным удовольствием, которое не особенно затрагивало ее разум и чувства, целиком и полностью занятые работой.

А открытие, нет – откровение, которое принес ей Хироси, не имело ничего общего – или так ей казалось – с их партнерством. Оно касалось его работы – их работы. Их жизни. Всех людей в мире корабля.

– Ты меня уговорил за тебя выйти, чтобы меня кооптировать, – укорила она его с полгода спустя.

Хироси, со своей обычной честностью – ибо хотя все, что он делал, имело своей целью сокрытие и продолжение обмана, друзьям он старался не лгать даже в малости, – ответил:

– Нет, нет. Я тебе и без того доверял. Но так куда проще, разве нет?

Синь посмеялась.

– Для тебя. Но не для меня! Для меня все было простым прежде. А теперь все вдвое…

Несколько секунд он молча смотрел на нее; потом взял ее за руку и нежно коснулся губами ее ладони. Любовником он был церемонно-вежливым; его неизбежная капитуляция перед лицом превосходящей страсти всегда пробуждала в Синь нежность, так что их любовь всегда была приятственной, а порой – изумительно радостной. И все же Синь знала, что она в конечном итоге – лишь топливо для его реактора, подчиненного единственной, всепревосходящей цели. И обманутой, использованной она не чувствовала себя только потому, что знала теперь – для Хироси топливом служило все, включая его самого.

Ошибки

На третий день после свадьбы Хироси рассказал ей, в чем цель его труда – чем он вообще занимается.

– Год назад, – заметил он, – ты спрашивала меня о расхождениях в записях работы ускорителей.

Они обедали вдвоем в своем жилпространстве. Это называлось «медовым месяцем». Слово давно потеряло всякое значение в мире, где нет ни меда, ни медоносных пчел, ни месяцев в календаре, ни месяца на небе. Но обычай хороший.

Синь кивнула.

– Ты мне тогда показал, что я что-то упустила. Не помню только, что.

– Ложь, – заявил Хироси.

– Нет, ты сказал что-то другое. Константа…

– То, что я сказал, – ложь, – перебил он ее. – Намеренный обман. Чтобы увести тебя с правильного пути. Убедить, что ты ошиблась. Твои вычисления были совершенно точны, и ты ничего не упустила. Расхождения существуют. Гораздо большие, чем те, что обнаружила ты.

– В записях работы ускорителей? – тупо переспросила она.

Хироси коротко кивнул. Он перестал жевать. Говорил он очень тихо – как уже знала Синь, от нервного напряжения.

Сама она здорово проголодалась, поэтому запихнула в рот здоровый ком лапши, прежде чем отложить палочки и пробурчать с набитым ртом:

– Ладно, и что ты хотел рассказать?

Хироси поднял застывший взгляд, и на миг Синь уловила в его глазах выражение столь нехарактерное – отчаяние? мольба? – что оно тронуло ее до глубины души, как его уязвимость в минуты любви.

– Что случилось, Хироси? – прошептала она.

– Корабль сбрасывает скорость на протяжении последних четырех лет, – ответил он.

Мысли Синь помчались чудовищным галопом, перебирая выводы, объяснения, сценарии.

– Что случилось? – проговорила она наконец, и голос ее почти не дрожал.

– Ничего. Это делается намеренно. Сознательно.

Хироси смотрел себе в миску. Когда он на миг поднял глаза, Синь сообразила, что он боится ее суждения. Боится ее. Хотя – и это она тоже поняла – страх не изменит ни его решения, ни его слов.

– Намеренно?

– Решение было принято четыре года назад, – проговорил он.

– Кем?