Растерянный рай

Синь показала ему язык. Они в шестилетнем возрасте выяснили, что Луис как раз может свернуть язык в трубочку и посвистеть, а Синь – нет, и эта способность определяется генетически.

– Люди одного сорта лишены потребности в определенном витамине. А другие – нуждаются в нем.

– И каком?

– В витамине веры.

Синь поразмыслила над этим.

– Это не генетическое, – объяснял Луис. – Культурное. Метаорганическое. Но для индивидуума это различие не менее реально, чем метаболический дефект. Человек или нуждается в вере, или нет.

Синь все еще размышляла.

– И те, кто нуждается, не верят, что есть такие, кому это не нужно. Не верят, что есть неверующие.

– Надежда? – неуверенно предположила Синь.

– Надежда – не вера. Надежда связана с реальностью, даже если совершенно необоснованна. Вера отвергает реальность.

– Имя, которое можно назвать, не есть истинное имя, – прошептала Синь.

– Коридор, по которому можно пройти, не есть истинный коридор, – согласился Луис.

– Но что дурного в вере?

– Опасно путать реальность с вымыслом, – тут же отозвался Луис. – Путать желание – с возможностью, эго – с космосом. Крайне опасно.

– О-ох! – Синь скорчила гримаску, возмущенная его напыщенностью, но через минуту проговорила: – Не это ли имела в виду мать Терри – «Народу нужен бог, как трехлетнему малышу – матапила»? Интересно, что такое матапила?

– Наверное, оружие.

– Я иногда ходила с Розой на увеселения, пока та совсем не ушла в серафимы. И мне вообще-то нравилось. Особенно песни. И когда они восхваляют вещи – знаешь, самые обычные, – и говорят, что все, что мы делаем, – свято. Не знаю… Мне – понравилось, – проговорила она, будто защищаясь. Луис кивнул. – Но когда они начинают зачитывать всякую дурь из книги – и что такое «путь», и что значит «открытие», – меня замыкать начинает. Они на все лады твердят, что снаружи вообще ничего нет. Вся вселенная – внутри. Ужас какой.

– Они правы.

– А?

– С нашей точки зрения, они правы. Снаружи ничего нет. Вакуум. И пыль.

– Звезды! Галактики!

– Точки на экране. Мы не можем дотянуться до них, добраться. Только не мы. Не при нашей жизни. Наша вселенная – корабль.

Эта мысль была одновременно знакомой до банальности и странной до жути. Синь пораздумывала и над ней.

– А наше бытие здесь совершенно, – продолжил Луис.

– Да?

– Мир и изобилие. Свет и тепло. Безопасность и свобода.

«Само собой», – подумала Синь, и на лице ее это отразилось.

– Ты учила историю, – настаивал Луис. – Столько страданий. Жил ли кто-нибудь в отрицательных поколениях так, как живем мы? Хоть вполовину так хорошо? Большинство землян жили в постоянном страхе. В боли. Невежестве. Они дрались друг с другом из-за денег и верований. Умирали от болезней, войн, голода. Это было как в Трущобах 2000 или Джунглях. Сущий ад. А здесь – рай. Ангел Терри был прав.

Синь поразилась ярости в его голосе.

– И?

– Так что – наши предки послали нас из ада в ад через рай? Тебе подобная схема не кажется дефектной?

– Ну-у… – протянула Синь, обдумывая его метафору. – К Шестому поколению это и правда несправедливо. А для нас – никакой разницы. К тому времени мы от старости уже не сможем выходить навне. Хотя я бы доковыляла, глянула, каково оно. Даже если там – ад.

– Вот поэтому ты – не ангел. Ты принимаешь тот факт, что наша жизнь, наш полет, имеет цель, не заключенную в ней. Что у нас есть цель.

– Да? Вряд ли. Я на это просто надеюсь. Было бы интересно оказаться… где-нибудь еще.

– Но ангелы не верят, что есть какое-то «еще».

– Тогда они здорово удивятся, когда мы достигнем Синдичу, – ответила Синь. – Хотя мы все к этому времени… Слушай, мне еще для Канаваля таблицы делать… Увидимся на занятиях.

На момент этого разговора обоим было по девятнадцать лет и они учились на втором курсе. Они не знали, что второкурсники всегда ведут беседы о природе веры и цели бытия.

Вести с Земли