Эта несомненно не была мертвой. Каштановые волосы хвостиком блестят, загорелые плечи пылают на солнце. Шелковое платье в одуванчик с глубоким декольте обтягивает так, что явно видно - оно натянуто с трудом. Еще и без лифчика.
- Господи, - сказал Джон, - это соски, или, блядь, свечи зажигания?
Джон, возможно, грубиян, но дело говорил. Ее соски были невообразимо вытянутыми и такими твердыми, словно хотели пробить ткань и выбраться наружу.
- Если это свечи зажигания, - сказал Нил, - может, их надо подкрутить? Знаешь, как их регулировать?
- Заметьте, в этом году соски вернулись, - сказал я. - Сколько мы их уже не видели?
Джон кивнул благоговейно.
- Это хорошо. Это - дар Божий.
Потом она ушла, и прошла пара мило улыбающихся девушек-готов, хромовый пирсинг сверкал на красных, как у вампиров, губах.
- Люби этот городок, - сказал я, улыбаясь.
Мы вернулись к выпивке и заговорили о Томе Уэйтсе, звучавшем из автомата. Нил видел, как он свалился с табуретки на концерте в Нэшвилле. Было ли падение задумано - вот в чем заключался вопрос.
- Нале-е-во!
Джон присвистнул.
- Можешь сказать, какие у нее
- Нет, но могу сказать, что грудь там точно есть, - сказал я. - А ты?
- Что ей требуется, - сказал Нил, - так это тщательный, доскональный осмотр груди доктором Нилом, а за ним - незамедлительно - курс инъекций его сосиской регулярно, на ежедневной основе.
- А вдруг она вегетарианка? - спросил Джон.
- У меня есть морковка, которая изменит всю ее жизнь.
- Парни, как вы себя ведете? - сказал я.
- Послушайте-ка, - сказал Джон, - спрашивает, как мы себя ведем.
Мы снова вернулись к выпивке и разговорам. Цена на сигареты поднялась почти до пятидесяти центов. Закон о регулировании размера платы за жилье оказался под угрозой отмены. Работники «Эй-би-си» собирались бастовать. Обычная нью-йоркская ерунда. И потом снова «Нале-е-ево!».
- Ну, - сказал Джон, - живая или мертвая?
- Живая, - сказал Нил, но потом прищурил свое косоглазие.
Я понял, что она мертвая, когда она была еще на полпути до окна.
- Мертвая, - сказал я.
Привлекательная, на первый взгляд, конечно. Но потом глаз цепляется за следы вскрытия между джинсами и блузкой персикового цвета. Она взглянула на нас - по глазам тоже все было понятно.
- Наш победитель! - сказал Джон. - Анна, принеси еще «Дьюарса» этому джентльмену, а я буду «Хайни».
- А я что, - сказал Нил, - хрен с маслом?
- И хрен доктору Нилу, специалисту по осмотру груди.
Эти парни, с ними просто никуда не выйдешь. Анна хорошо нас знала и налила всем по стаканчику. Ни один хрен так и не появился. Мы выпили.
- Густаво кое-что мне рассказал, - сказал Нил. - О тех квартирах над цветочным магазином. Эй, кстати, где вы вчера шатались?
Джон пожал плечами.
- Дома, сидел разгадывал кроссворд в «Сандэй Таймс» и слушал Мистера Голубые глаза[30]. А что, ты
- А я сидел за компьютером, - сказал я. - Где-то с десяти до полуночи зависал в Сети. Вчера опять был «Мертвый чат».
Нил скривился.
- На хрена тебе это нужно?
- Он вуайерист, - сказал Джон. - Любит подглядывать за мертвечинкой.
- Нет, мне просто интересно, что они говорят. И, знаешь, им есть о чем рассказать. Если они начнут писать книги, мне конец.
- Нале-е-во!
Мы повернулись.
- Вот это да! - воскликнул Нил.
Глаз не отвести. Высокая, ухоженная, ноги длиной в целую милю, шла по тротуару, как по подиуму, в своем прозрачном топе с открытыми плечами и воздушном кисейном платьице. Много украшений. Волосы огненно-рыжие.
Всегда любил рыжих.
За нашими спинами рассмеялась Анна.
- Извращенцы!
Она была права. Когда красавица повернула голову, мы увидели сбоку на шее длинную рану. Словно кто-то хотел отрезать ей голову, но так и не смог.
Джон охнул.
- Вот тебе и да, - сказал я.
Нил попросил жареных кальмаров, и Анна пошла с заказом на кухню. Мы уставились на нее. Анна и сама была вполне привлекательной, но ее трогать нельзя. Нельзя связываться со своей официанткой.
- Ну? И что там? - спросил Джон.
- Что?
- И о чем они рассказывают? В этих «Мертвых чатах»? Что там такого интересного?
- Ну. Возьмем вчерашнего парня. Девяносто два года, умер от голода в собственной квартире. Встал однажды утром с постели, оделся, захотел отлить, но дверь спальни не открывается. Тогда он орет своему племяннику, который живет с ним. Племяннику всего шестьдесят один. Никто не отвечает. И вот старик открывает окно своей спальни, ссыт с четвертого этажа, потом возвращается дальше долбить по двери и зовет племянника. Который по-прежнему не отвечает.
- А где племянник?
- Сейчас расскажу. Так вот, этот бедняга заперт в своей спальне, без телефона, еды, без ничего - в компании одного романа Джона Гришэма. Можете себе представить? Он пробыл в заточении с Джоном Гришэмом неделю. В конце концов лег на кровать и умер.