Расстрельное время

Но на вражеских позициях ничего не менялось. Солдаты валили на землю столбцы, неторопливо, как крестьяне перед севом, по-хозяйски взад-вперед ходили по полю.

— Похоже, «колючку» скатывають.

— Экономисты, заразы. Шоб добро зря не пропадало.

Оставив коня и свое сопровождение невдалеке, за стенами полуразрушенного сарая, короткими перебежками к Каретникову явился Миронов. Упал рядом, спросил:

— Ну шо у вас тут слыхать?

— Пока не пойму. Вроде як пишлы в атаку. Потом почему-то раздумалы, вроде «колючку» снимають. Зачем? Может, пополнение ждуть?

— В правильном направлении думаешь, — похвалил Каретникова Миронов.

— Но «колючка» чем им помешает?

— А ты прислухайся! — посоветовал Миронов.

Все замерли, стали вслушиваться в тишину. Но ничего необычного слышно не было. По-прежнему где-то вдали слева, в направлении Чонгара, громыхала артиллерия.

— Ничого… — растерянно сказал Каретников.

— Слухай лучшее!

Но ничего не менялось. Стояла тишина. И только если напрячь слух, можно было различить какой-то далекий и очень невнятный слабый гул. Словно ветер задувал в сломанную камышину. Но ни ветра не было, ни камыш здесь не рос.

— Не пойму, — снова покачал головой Каретников.

— Мне этот звук издавна знакомый. Я в пацанах летом у помещика в подпасках ходил. Коней пасли. Так, когда табун коней гонять, отак земля гудыть. Я так думаю, конный корпус Барбовича на нас хотять выпустить, — высказал своё предположение Миронов.

— А я подумав, може, броневики? Мы с ими уже один раз встречались.

— Не, кони. Потому и «колючку» снимають, шоб коней не покалечить.

— Так. Всё понятно… — задумчиво сказал Каретников и после долгого молчания добавил: — У нас на Гуляйпольщине есть хороша поговорка: Бог не выдасть, свинья не съест.

— Не надо! — сказал Миронов. — Эту поговорку вы тоже у нас, донцов, позычили.

— Не, мы своим умом дошлы.

— Она — наша. Но нам не жалко — дарю! — улыбнувшись, великодушно сказал Миронов. — А теперь, Карета, давай думать, шо нам сделать, шоб свинья нас не съела. Придумай, як нам Барбовичу в жопу табаку насыпать. А я тут, по соседству. Тоже подумаю. В случай чего — подмогну. Пока не сильно понятно, куда он свою кавалерию направит… Ну, бывай пока!

И, пригибаясь, Миронов побежал к своим казакам, ожидавшим его в развалинах. Вскочил на коня, ещё раз посмотрел вдаль. Пока ещё ничего не было видно.

После отъезда Миронова Каретников поискал кого-то глазами.

— Кожин! Фома! — позвал он и затем обратился к своим адъютантам. — Быстренько найдите мне Кожина!

— Та тут я, Семен Мыкытовыч! — отозвался Фома. Он лежал неподалеку на охапке соломы, укрывшись конской попоной.

— Иды сюды! Хочу с тобой трошки посоветоваться! — И, заметив возле себя Мишку Черниговского, гневно спросил: — О! А ты чего тут?

— Семен Мыкытович, а может, и я… той… Ну, надоело мени там, в развалинах ховаться! — жалобным голосом стал канючить Мишка.

— Ты мени тут свои порядки не устанавлюй. Твое дело охранять комиссара! И марш отсюдова! Сполняй!

Мишка приподнялся, прислушался, тихо сказал:

— Идуть!

— И ты иди, — подобрел Каретников. — В случай чого, первым переправляй комиссара через Сиваш, — и добавил: — Будем надеяться, такое не случиться.

Мишка, не пригибаясь, ушел.

Далекий гул становился все более явственным и грозным.

* * *

Утро наступило как-то вдруг. Большое багровое солнце выглянуло из-за туч. Оно светило в спины нескольким тысячам всадников, темной лавиной растянувшимся по горизонту.

Командиры полков, получив указания от Каретникова, уже удалились на свои позиции. Возле Каретникова остались только адъютанты, связные и ещё Фома Кожин. Его хлопотное пулеметное хозяйство было отлажено, как часовой механизм. Колеса тачанок всегда смазаны дегтем и при движении только шелестели, ездовые были опытные, кони ухожены, у пулеметчиков всегда имелся на всякий случай запас пулеметных лент.

Конница Барбовича была от них уже верстах в двух, в бинокль можно было даже рассмотреть лица всадников. Кони двигались рысью, но всадники уже начинали постегивать их плетками, понукая, переходили на галоп. И всю эту массу конницы, заполонившую равнину перед Юшунью, окутывала серая дымка.

— Глянь, яка пылюка, — удивленно сказал кто-то из адъютантов. — Земля мерзла, а пылюка.

— То не пылюка, — возразил Кожин. — То — пар, конске дыхание.

— Божечки, скилькы ж их!

….Из-за бугорочка выехал конный полк. И выстроился вдоль своих позиций, ожидая команды. Это был его, Каретникова, полк. С тех пор как принял от раненого Нестора Махно командование Повстанческой армией, он не отдал его в чужие руки. И хотя Нестор запретил ему впрямую участвовать в боях, он решил не подчиниться запрету. Полагал, что это уже наступил тот самый, последний бой.

В одну и другую сторону, насколько хватал глаз, занимали свои позиции остальные его подразделения. Это была его армия.