Расстрельное время

Вместе со всеми уезжал и епископ Вениамин. Он сопровождал икону «Знамение» Курскую Коренную. Побывав после новороссийской трагедии в Сербии, она на короткое время вернулась в Россию и вот снова уплывала в изгнание. И кто знал, суждено ли ей снова вернуться в Россию. Россия становилась безбожной: ни для кого не было секретом, что большевики взрывали церкви, жгли иконы, расстреливали священников.

В два часа дня «Адмирал Корнилов» направился к рейду, где уже собрались корабли, которые должны были идти вместе, единой эскадрой. Французский крейсер «Вальдек Руссо» произвел последний салют русскому флагу, развевающемуся на мачте «Адмирала Корнилова». Двадцать один залп прозвучал над опустевшим Севастополем.

Когда эскадра снялась с якорей и бесконечно длинным строем двинулась в море, в городе послышалась ружейная стрельба.

Сто двадцать шесть судов следовали в кильватере за «Генералом Корниловым». Они увозили сто сорок шесть тысяч россиян. Многие впоследствии ещё вернутся, а некоторые приживутся на чужбине, но навсегда сохранят в сердце память о своей покинутой родине.

* * *

Море было спокойное. Как последний привет, с моря в сторону Севастополя дул легкий бриз, волна была ленивая, добрая.

Врангель какое-то время стоял на верхней палубе и с печалью смотрел на уплывающий вдаль белокаменный город. Он мысленно перебирал в памяти события последних лет. Все было сделано не так. С себя он вину не снимал. Но у него уже не было шансов повернуть все вспять. А у Деникина…

Ах, Антон Иванович! Подсказывали тебе умные головы: прежде, чем идти на Москву, повернул бы свой взгляд на восток. Колчак в то время владел огромной и боеспособной армией. Сообща смели бы большевиков, а уж потом стали делить пироги. Побоялся стать у Верховного правителя России мальчиком на побегушках? Не захотел ни с кем делить славу? Но ее прежде надо добыть.

И он, Врангель, тоже советовал Деникину объединить свои силы с Колчаком и лишь потом идти на Москву. Но кто он был тогда, в мае девятнадцатого, когда Деникин начинал свой поход на Москву? Одним из немногих командующих в вооруженных силах Юга России. К тому же нелюбимый, хотя и удачливый командующий, часто споривший по самым разным поводам, что немало раздражало Деникина.

Вода за бортом крейсера пенилась и уплывала вдаль. Так и мысли, которые одолевали Врангеля. Они, как пена на воде: могло быть так — не могло быть так. Время не повернешь назад. Все кончено! И теперь надо, по возможности сохранив достоинство, до конца пройти этой тропой позора. Не он его виновник, точнее, не только он. Но пережить позор Господь определил, прежде всего, ему.

Только одно осталось ему в утешение: рано или поздно, при его жизни или позже, все вернется «на круги своя». Он любил древнюю китайскую мудрость: «Сиди на берегу реки, и Бог принесет к твоим ногам труп врага твоего». Время когда-нибудь смоет позор с его имени.

Чувство тяжелого одиночества охватило Врангеля. Он спустился с верхней палубы вниз, направился к судовой церкви, где уплывала на чужбину икона «Знамение» Курская Коренная. Она издревле считалась покровительницей войск и походов.

В узком сумеречном коридоре с нему подошел высокий седой мужчина в рабочей одежде, с лицом, изборожденным глубокими морщинами. Видимо, он давно ждал его здесь.

— Ваше превосходительство! — обратился он к Врангелю. — Дозвольте и мне приложиться к Коренной.

Врангелю не понравился этот разбойного вида человек, видимо, из обслуги судовой машины, не понравилась встреча в сумеречном коридоре, и напористая и подозрительная просьба войти в церковь.

— Будет время для команды, — отказал ему Врангель. — Помолитесь вместе со всеми.

— Мне бы сейчас, ваше превосходительство! — настойчиво повторил свою просьбу незнакомец. И с отчаянием в голосе объяснил: — Эта икона всю мою жизнь перевернула. Дозвольте!

— Что ж… — неуверенно произнес Врангель. И подумал: бывало и у него такое, вдруг возникала такая потребность помолиться, что он откладывал все свои важнейшие дела и шел в собор, чтобы постоять в благоговейной тишине, подумать, разобраться в себе, в своих тревогах и сомнениях. И всегда замечал: на душе светлело. — Ну что ж… Пройди! Звать-то тебя как?

— Василием… Уфимцев Василий, помощник машиниста. Сам я курский. И она тоже.

— Должно, и прежде, там, в Курске посещал её в храме? — спросил Врангель.

— Случалось.

— Ну, идем.

Они вошли в маленькую и тесную, без иллюминаторов, судовую церковь. Перед иконостасом теплилось несколько свечей, а на аналое лежала икона «Знамение» Божьей Матери, Курская Коренная. Российская святыня.

Василий остался на пороге, ожидая, когда помолится Врангель и разрешит пройти к иконе и ему.

Было тихо, лишь угадывалось, как в бронированные бока крейсера бьет легкая волна и детскими голосами покрикивали носящиеся над эскадрой чайки. Врангель склонился к аналою, припал к иконе и стал почти беззвучно (хотя Василий слышал каждое его слово) молиться: