Расстрельное дело наркома Дыбенко

Из воспоминаний Дыбенко: «Сегодня, собравшись в городском театре, они (матросы. – В.Ш.) решают свою судьбу… Театр переполнен. Оживление царит во всех уголках. Спорят о многом, только не о партийных группировках. Этот “соблазн” еще не проник в толщу матросских и солдатских масс. Ярко и отчетливо бросается в глаза картина: в сторонке, плотно сомкнувшись, небольшие группы офицеров втихомолку что-то обсуждают; рядом – группа матросов, солдат и рабочих с радостными, задорными лицами доказывают друг другу, кто больше сделал для переворота и кто теперь должен стать у власти. В группу офицеров влезает матрос и сразу же переходит в наступление. Видно, как офицеры, слабо, уклончиво парируя матросу, постепенно отступают, расходятся. Продолжительный, громкий звонок. Взвивается занавес. Ярко освещенная сцена, убранная красными флагами, привлекает всеобщее внимание. Оркестр играет революционный гимн. Из глубины сцены несется приятный, звучный и властный голос председателя Совета.

– Товарищи, объявляю третье заседание Гельсингфорсского Совета рабочих, матросских и солдатских депутатов открытым…

В театре – гробовая тишина. Ее прерывают громкие крики “ура”, несмолкаемые аплодисменты. Все встают. Взоры всех обращены в одну сторону. По театру идет мощный человек с поседевшими волосами и радостной улыбкой на лице. Это – любимец матросов, вновь избранный ими командующий Балтийским флотом – адмирал Максимов. Он смущенно раскланивается, но твердой, уверенной походкой приближается к сцене. Его появление на сцене вызывает новый взрыв аплодисментов и криков “ура”. Наконец все смолкает. Председатель громко произносит: “Товарищи из президиума, прошу занять места”.

Матросы, солдаты и рабочие с просветленными, радостными лицами, чисто одетые, мягкими шагами подходят к большому столу, покрытому красным сукном. Председатель оглашает число жертв, погибших во время переворота в Гельсингфорсе. Все встают и стройно, с проникающей в душу скорбью, поют: “Вы жертвою пали”… Оркестр играет похоронный марш. В ушах еще долго звучит последний аккорд. Председатель оглашает ряд телеграмм и сообщений о ходе революции. Опять аплодисменты и радостные крики “ура”. Затем оглашается повестка дня. Повестка принята…

Заседание продолжается. Обсуждается резолюция. Бурные дебаты и споры по различным вопросам и предложениям… Резолюции со всевозможными поправками и дополнениями, наконец, приняты. Заседание закрывается. Поют “Марсельезу”. Театр медленно пустеет…»

Сколько патетики в воспоминаниях Дыбенко! Здесь и ярко освещенная сцена, и взвивающийся занавес, и председатель с приятным голосом, и члены президиума, идущие «мягкими шагами»! А чего стоит оркестр! Он то революционный гимн играет, то похоронный марш, то «Марсельезу». Не собрание, а концерт. Офицеров, чтобы группами не шушукались, разгоняют «влезающие» матросы. Обо всем написал Дыбенко, только не о том, как именно он попал в члены Гельсингфорсского совета. Может, именно поэтому он начинает описывать работу совета не с первого его заседания, что было бы логичным, а только с третьего. Но почему именно с третьего, а, например, не с пятого или с десятого?

Дело в том, что писать о причинах своей стремительной карьеры Дыбенко явно не желал, для этого у него имелись веские основания. Так как же Дыбенко попал в Гельсингфорсский совет? Об этом никакой информации нет. Возможно, что вместо беготни с таинственными пакетами по улицам Петрограда он на самом деле занимался несколько иными делами. Каким-то образом наш герой вышел на представителей новой власти и предложил им свои услуги, как «вожака матросов Гельсингфорса». При этом Дыбенко оказался первым, кто такие услуги предложил. У лидеров государственного переворота в тот момент была масса других, куда более важных проблем, чем разбираться в том, кем в реальности является наглый визитер (действительно ли он любимец матросских масс, как утверждает), и предложение Дыбенко было принято. Возможно, что кто-то просто подписал подсунутую ему Дыбенко соответствующую бумагу. Поэтому в Гельсингфорс Павел Ефимович возвращался, уже имея на руках соответствующий документ от новой власти. Далее все логично. С подписанной в столице бумагой Дыбенко сразу же оказался на голову значимее всех местных матросских авторитетов. Кто из них мог еще предъявить персональный мандат от новой власти? Именно поэтому Дыбенко и пробрался в члены городского совета, лихо обойдя таких признанных авторитетов, как Ховрин и Марусев.

То, что в своих воспоминаниях Дыбенко не упомянул о мандате от капиталистов, вполне объяснимо. Если ты заявляешь, что являешься членом партии большевиков ни много ни мало, а с 1912 года, то о каком сотрудничестве с классовыми врагами может идти речь! То, что впоследствии о сотрудничестве Дыбенко с министрами-капиталистами напрямую не написал и Ховрин, тоже объяснимо. Вначале, как мы уже говорили, Дыбенко был большим начальником, а потом и сам Ховрин загремел на нары. Когда же он вышел из тюрьмы, вокруг Дыбенко был уже мученическо-героический ореол.