«...Расстрелять!» – 2

А рядом уже разводит пары другой чудесный кос-миче-ский корабль, и камеры стыдливо отводят свой глаз от пронзительной сцены: один из космонавтов плачет и надсадно, животно, высоко кричит: «Неха-чу-у-у!!!» – и старается задержаться за кого-нибудь руками, а его по траве, по той самой, по которой он соскучился, вверх ножками, ко входу, и вот и перевернули, и уже под руки, два здоровенных дяди, переодетых корреспондентами, – и запихивают, запихивают… и запихали…

Но вернемся на пятьдесят лет назад. Сюда – туда, где подводники все еще ходят в автономки, а космонавты все еще смотрят по телевизору у себя на орбите певцов и певчих и беседуют запросто с родственниками и президентами. У них все впереди…

Отпуск! Мама моя, отпуск! Ради тебя стоит жить! Ради тебя подводник готов дни и ночи целовать все равно кого, вылизывать все равно что и кивать все равно кому, работая в режиме жеребца, поршня, сторожа, пугала, говорить: «Так точно, дурак!» – и предлагать себя.

«Отпуск» – при звуках этих выпадают рядами, сердце замирает, слезы душат, слизь в носу, и в горле поперхнутость, а в животе нехорошо, как с прошлогодней квашеной капусты.

Отпуск, возьми меня к себе!

Перед тем как убыть в отпуск, а равно как и в дом отдыха, подводник сдает на время свой подводный корабль другому подводнику.

После сдачи корабля отпуск у всех пошел с 25 декабря. Об этом стало известно только 29 декабря, да и то не всем. А 12 января спланировали для экипажа организованный заезд в дом отдыха.

Деньги отпускные выдали только 5 января, потому что в прошлом году они кончились. А отпускные билеты?

– Будут у меня! – командир завращал головой, выискивая недовольных. – Я сам поеду в дом отдыха старшим. 9 января сбор у Дофа. Катер для нас заказан.

Куда же офицер денется без отпускного билета? Никуда не денется – покружит, поскулит да и поедет в дом отдыха, и там уже, в последний день отдыха, его вызовут и вручат его отпускной – дуй на все четыре!

9 января была сказочная метель. Именно в такую метель пропал сказочный мальчик Кей, и сказочная девочка Герда его замучилась потом разыскивать.

В десять утра собрались у Дофа: жены, дети, коляски, пеленки – полный комплект. Ждали командира, который вот-вот должен был подойти.

Вера в будущее падала с каждой минутой. Поезд был в час ночи уже 10 января. Наконец пришел командир, и через двадцать минут, после обмена выражениями через телефонную трубу, стало известно, что катер, который заказали для экипажа давным-давно, внезапно, скоропостижно ушел куда-то с какой-то комиссией.

– А что же вы не поинтересовались? – сказала трубка на том конце и повесилась.

Горыныч брякнул шапкой об пел и, закатив глаза, покачиваясь с пятки на носок, чуть слышно красиво завыл.

– Найдите мне любое транспортное средство, – сказал он минорно, когда закончил красиво выть.

Некоторые из тех, что всю жизнь паслись на асфальте, скажут:

– А чего же они не поехали на автобусе?

– Хи-хи, – скажем мы, – автобусы в нашей тундре тогда с трудом водились.

И потом, какие автобусы рядом с военно-морской базой? Дорог нет, метель, пурга, заносы, полярная ночь, северное сияние, росомахи…

Через часик достали воина-строителя на самосвале. Вы ездили когда-нибудь на самосвале? Нет, не в кабине, а сверху, когда кузов подпрыгивает подкирпиченным верблюдом, а ты стараешься держаться руками за борта, приседая в остатках железобетона. Жаль, что не ездили.

Когда воин-строитель вылез из своего самосвала, получилось незабываемое зрелище: капитан первого ранга и воин-самосвальщик говорили друг другу «ты» и, разгорячившись, пихались в плечо с криками: «Да брось ты… Да иди ты…».

Сторговались по пятерке с носа. Он согласился сделать только двадцать ходок до того места, где водятся автобусы.

– Запомнили? – спросил воин. – Только двадцать! Все запомнили, он повернулся к самосвалу, и началось: жены запихивались и уминались в кабине вместе с колясками и детьми; двадцать первая жена зря волновалась – ее запихнули вместе с двадцатой. Кузов самосвала был совершенно ни к чему не приспособлен, и мужья добирались самостоятельно.

Через восемь километров жены выбрасывались вместе с колясками и ждали. Ветер и снег в несколько минут делали из обычного человека снежного. Мужья бежали восемь километров бегом, и перед ними висели мокрые лица их жен.

Автобус пришел ровно через полчаса после того, как самый дохлый дотащился до стаи. И в Кислую, в губу Кислую. Вы не были в Кислой? Прекрасная губа!

Набитый желающими доверху портопункт влажно прел. Теплоход «Хабаров» не хотел идти даже по туманному расписанию.

Жаль, что мы – подводники – никого не возим! Они б у меня настоялись, все бы толпились, заглядывали бы в глаза, улыбались бы после ночи, проведенной на креслах, – конфеты, шоколад, «поймите меня, поймите», а я б им: «Хотите – плывите, хотите – летите, но только сами. Ну! Полетели, полетели… фанерами… холеры!»

Не шел «Хабаров». Командир Горюнов шмякнул шапку об пол и застонал. Бездомные собаки за окнами ответили ему дружным плачем, улетающим в пургу.