«...Расстрелять!» – 2

Врач Сашенька, которого за долгую холостяцкую жизнь звали на экипаже не иначе как «старый козел», заполз в умывальник.

Во рту он держал ручку зубной щетки: Сашеньке хотелось почисть зубки.

Сашенька был чуть проснувшийся; последний волос на его босой голове стоял одиноким пером.

Шило – по нашему «спирт» (морск.).

В таком состоянии воин не готов к бою: в глазах – песок, во рту – конюшня, в душе – осадок и «зачем меня мать родила?». Жить воин в такие минуты не хочет. Попроси у него жизнь – и он ее тут же отдаст.

– Оооо-х! – проскрипел Сашенька, сморкнувшись мимо зеркала и уложив перо внутренним займом. – Г д е  м о я  а м б р а з у р а…

Хотелось пить. За ужином он перебрал чеснока, перебрал. В автономке у всех бывает чесночный голод. Все нажираются, а потом хотят пить.

«Чеснок – это маленькое испытание для большой любви», – некстати вспомнил Сашенька изречение кают-компании, потом он вытащил изо рта ручку зубной щетки, плюнул в раковину плевральной тканью и открыл кран.

Зашипело, но вода не пошла.

– Ну что за половые игры? – застонал Сашенька и рявкнул: – Вахта!

Вахты, как всегда, под руками не оказалось.

– Проклятые трюмные. Вахтааа!!!

Что делает военнослужащий, если вода не идет, а ему хочется пить? Военнослужащий сосет!!! Так, как сосет военнослужащий, никто не сосет.

Сашенька набрал полный рот меди и скользко зачавкал: воды получилось немного.

– Ну, суки, – сказал Сашенька с полным ртом меди, имея в виду трюмный дивизион, когда сосать стало нечего, – ну, суки, придете за таблетками, я вам намажу…

Это подействовало: кран дернулся и. ударив струей в раковину, предательски залил середину штанов,

Черт с ними. Сашенька бросился напиваться. Вскоре, экономя воду и нервы, он закрыл кран и приступил к зубам.

Хорошо, что нельзя наблюдать из раковины, как чистятся флотские зубы. Зрелище неаппетитное; шлепающий рот удлиняется белой пеной, все это висит… В общем, ничего хорошего.

Монотонность движения зубной щетки по зубам убаюкивает, расслабляет и настраивает на лирический лад. Сашенька мурлыкал орангутангом, когда ЦГВ – цистерна грязной воды – решила осушиться. Бывают же такие совпадения: полный гидрозатвор сточных вод, с серыми нитями всякой дряни, вылетел ровно на двадцать сантиметров вверх и, полностью попав в захлопнувшийся за ним рот, полностью вышел через ноздри.

Чеснок показался ландышами. Сашенька вышел из умывальника, опустив забрало. Первого же, так ничего впоследствии и не понявшего трюмного он замотал за грудки.

– Ну, ссу-киии, – шипел он гадюкой, – придите за таблетками. Я вам намажу. Я вам сделаю…

И все? Нет, конечно. Центральный все это тут же узнал и зарыдал, валяясь вперемешку.

– Оооо, – рыдал центральный, – полное йеб-лоооо……

Как я добывал самолеты

Я их добывал летом в Мурманске. Летом из Мурманска улететь было невозможно. За полгода в нашем поселке составлялись какие-то списки, люди ходили на переклички, отмечались. А я не ходил. Я сразу ехал в аэропорт, где в тот момент стояло, сидело, шлялось, лежало на стульях трое суток подряд двести человек с детьми и кошелками. И все они хотели улететь. Куда угодно. Хоть в Ташкент, хоть в Караганду. И я хотел. Я записался двести первым и при этом спросил, не пробовал ли кто-нибудь выбить дополнительные рейсы, на что все рядом гнусно захихикали и предложили мне этим заняться. А я сказал, что могу заняться немедленно, если они мне пообещают, что в случае удачи я улечу первым, И они пообещали, а я направился к начальнику смены, прихватив с собой несколько болельщиков.

Начальник смены был похож на высохшую выдру, которая мечтает о воде в грязной клетке.

И я к нему обратился. Я спросил, почему у них такое напряжение с рейсами. Почему заранее не планируется сезонное перемещение людей, почему из года в год не прогнозируется ситуация.

– Жалуйтесь куда угодно, – сказал он мне выцветшим голосом.

– Ага! – сказал я и для начала записал в его жалобной книге все, что я думаю об «Аэрофлоте», аэропорте, об их буфете и о нем лично. Потом я передал этот напряженный документ своим зрителям, и они в нем тоже вдоволь напачкали.

После этого я позвонил в ЦК. Наш народ в начале 80-х был невероятно труслив. Он готов был спать на полу, но только чтоб не звонить в ЦК. А я позвонил. В зале ожидания была почта и переговорный пункт. Я зашел, открыл дверь телефонной кабины, чтобы всем было слышно, набрал код Москвы, потом справочную, и девушка мне рассказала, как позвонить в ЦК.

ЦК, казалось, только сидел и ждал, когда я им позвоню, и голос у них был такой бархатный, что дальше некуда. И я им поведал, что нахожусь в Мурманске, в аэропорту, и что вместе со мной здесь двести человек, которые тоже хотят улететь и потому просят дополнительных рейсов.

А они нам заметили, что они этим не занимаются.

А я им заметил, что они теперь только этим и будут заниматься, потому что я сейчас пошлю телеграмму Брежневу, Леониду нашему Ильичу, и в партийный контроль – Арвиду Яновичу Пельше.

А вокруг меня слушают с завороженными лицами, и одуревшая девушка-телефонист нас, конечно же, заложит сейчас по всем статьям,