Расстрел на площади

Что до рабочего класса — здесь ситуация была иной. Игорь мало занимался заводским контингентом, но по краткому общению с трудягами с завода Лихачева он заключил следующее: никакие они не гегемоны, а темная серая масса с четко ограниченным кругом требований — зарплату бы побольше, да собственное жилье, да два выходных в неделю. Все. Игорь и сам был удивлен подобным: все-таки пропаганда с детства воспитывала восторженное отношение к «самому просвещенному и передовому в мире классу рабочих». В докладной записке он написал, что подобное положение дел — палка о двух концах: с одной стороны, полуобразованность рабочих и наличие бытовых, «заземленных» желаний дают основания надеяться, что основная масса доверяет правительственному и партийному курсу, не высказывая каких бы то ни было критических оценок, с другой — эту самую темную массу достаточно просто поднять на противоправные выступления, и тут уж ей рот не заткнешь.

Иными словами, дело пахнет керосином.

— У нас имеются данные, что в Москве и в Ленинграде всякими заокеанскими секретными службами подготавливаются массовые антиправительственные акции, — продолжал между тем Бугаев. — Сам понимаешь, тут не до шуток. Если в Москве начнется заварушка, неизвестно, что будет. Наверху опасаются, что даже войска не помогут. Столица, несколько миллионов населения, всех ведь не пересажаешь.

Игорь согласно кивнул: и впрямь, несколько миллионов сразу посадить весьма затруднительно.

Полковник вздохнул:

— Короче, возникла идея. Дельная идея, по-моему. Но тут специалист нужен — высший класс. Чтоб комар носа не подточил. Ты меня понимаешь… — Он мрачно поглядел на собеседника.

— Так точно, товарищ полковник.

— А раз «так точно», тогда слушай. Завтра сядешь в поезд и поедешь… ну, скажем, в Оренбург. Устроишься на завод, — список предприятий возьми у секретаря, сам выберешь, — устроишься и будешь наблюдать, что к чему. Мне тебя не учить, сам знаешь, как действовать в подобной обстановке. Дальнейшие инструкции получишь позже.

Бугаев замолчал. Молчал и Игорь, надеясь, что за сказанным последует хоть какая-нибудь расшифровка. Однако полковник, казалось, считал, что разговор закончен.

— Виноват, товарищ полковник, — наконец проговорил Игорь, — я не понял, в чем заключается собственно идея?

Нахмурившись, Бугаев прозрачными глазами взглянул на собеседника, и тот с трудом удержался, чтобы не поежиться.

— Много будешь знать, скоро состаришься. Сказано: дальнейшие инструкции позже. Можешь идти.

— Значит, в Оренбург? — бодрячески произнес Игорь, подымаясь.

— Можешь выбрать по своему усмотрению. Есть Оренбург, Мурманск, Каменец-Подольский… Куйбышев, по-моему, Саратов…

— Мне бы что-нибудь южнее, — с беспечной улыбкой сказал Захаренко. — Если в отпуск на море не получается, так хоть в командировку в теплые края съездить!

— Хочешь к казакам?

— К казакам?

— Ну да. Мне прислали данные по какому-то захолустному городишку, но там крупный завод… электровозы делают, что ли. В тех местах тоже неспокойно. — Полковник рылся в бумагах на столе. — Зато — юг! Казачки с косами до земли, арбузы… Эх, будь я помоложе, обязательно бы съездил. Имел я в молодости одну чернобровую дивчину, казачку… мечта, а не дивчина! — И Бугаев обнажил в улыбке свои мелкие желтые зубы. — Езжай, Игорек, не пожалеешь! Бабу себе найдешь… может, еще и обженишься там, а? Не обженишься, так хоть пое. шься всласть. И не забудь потом мне за это спасибо сказать, понял? — Он наконец нашел нужную бумажку и прочел ее: — Новочеркасск…

* * *

«Дорогая Оленька, здравствуй!

Пишет тебе пока еще не солдат Дмитрий Бажин. Прошло всего только четыре дня с момента нашего расставания, а мне кажется — целая вечность. Когда там, в подъезде, ты мне сказала, что будешь ждать, у меня как будто крылья выросли за спиной, честное слово.

Если бы ты только знала, как я к тебе отношусь! Правильно, что ты не пришла на призывной пункт. Там толчея, суматоха, крик— короче, тебе бы там не понравилось.

По-моему, мама, которая приходила ко мне два дня подряд, была в ужасе от того, что творилось на этом призывном пункте. Она у меня очень впечатлительная, но я так и не смог отговорить ее не приходить на третий вечер. Наверное, она долго меня искала, — а нас поутру погрузили в крытые брезентом грузовики и отправили на вокзал.

Теперь мы едем на поезде, а куда — никто не говорит.

Извини за почерк, писать приходится, подложив под бумагу чемодан. Вагон трясется… ну, сама понимаешь.

Я все еще надеюсь, что нас отправят за границу. Честно говоря, очень хочется сделать тебе подарок, какой обещал. Но если я вдруг окажусь в другом месте и не смогу купить тебе голубую кофточку, ты ведь не обидишься, правда? В конце концов, я вернусь, и будет тебе голубая кофточка, и даже не одна, а сколько пожелаешь.

Командует нами старшина, очень суровый человек, которому ребята тут же дали кличку Боцман за тяжелую, враскачку, поступь и хриплый прокуренный бас. Заставляет подыматься в шесть часов утра, хотя делать в поезде абсолютно нечего. Просыпаемся и сидим на полках, как овощи.