Расстаемся ненадолго

Мальчик заморгал еще чаще, казалось, вот-вот заплачет.

– Садись и рассказывай, – дружески похлопал его по плечу Андрей.

Саша послушно сел рядом с ним, доверчиво поднял на Сокольного растерянный, но полный надежды взгляд, и выпалил:

– Тетка Марья сказала, что – война!

Валя, как подкошенная, упала на колени и на руки, встревоженно уставилась на Сашу:

– Что-о?..

– Мы с таткам пришли с рыбалки, – продолжал мальчик, часто глотая слюну и все еще обращаясь только к Андрею, – вошли в хату, а на улицу выбежала тетка Марья Бубенко и давай голосить. Мы тоже бегом на улицу, подумали, может, – пожар, а тетка Марья и сказала, что война. Тогда тата велел мне бежать за вами…

Андрею вдруг стало больно смотреть на свежие ароматные ягоды, горкой насыпанные на газете, на лесные цветы, на венки из дерезы, лежащие рядом, на только что приготовленную Верой еду: все это сразу утратило свою прелесть. Зашумела сосна над головой, и шум ее показался не ласковым, как минуту назад, а зловеще-суровым.

Андрей заставил себя спокойно взглянуть на Веру и ее сестер… У каждой из них по-своему выражались не то удивление, не то испуг: у Вали глаза стали круглыми, странно блестящими, Галя сразу посерела, сжалась, девочки Бубенко притихли, прильнули друг к дружке. Только Вера молча и торопливо собирала все в узелок.

– Подожди! – решительно сказал ей Сокольный. И, обращаясь к Саше, добавил: – Все, что сказала тетка Марья, – неправда. Этого, Саша, не может быть, понимаешь? Вранье! Давайте лучше перекусим, а тогда видно будет.

И только сказал так, как все окружающее опять приобрело в его глазах будто бы прежний вид.

Вера послушно разложила еду, подвинула поближе газету с ягодами.

– Бери! – сказал Андрей Саше. – Вчера ты меня угощал, а сегодня – я, только чужими.

– Почему чужими? – еще не совсем уверенно улыбнулся мальчик.

– Потому что, видишь ли, не я собирал их, а Валя, Галя и… Как тебя зовут, девочка?

– Лала, – ответила младшая Бубенко и недовольно опустила глазенки, слегка заплывшие от полноты щек.

– Лара? – переспросил Андрей.

Девочка кивнула.

– Ну так вот, Лара тоже бегала за ягодами, а я, брат, с места не сдвинулся. Это ничего, ты ешь землянику, ешь! Лара, дадим Саше немного ягод?

Девочка снова кивнула.

Все старались шутить, смеяться, пробовали «налечь» на бутерброды, но смех звучал натянуто, а еда оставалась почти нетронутой.

Только Саша и Лара пригоршнями отправляли ягоды в рот.

Вскоре Вера опять начала связывать все в узелок, и Андрей не мешал ей на этот раз. Он медленно застегнул воротник гимнастерки, вытащил из кустов свою палку и резко поднялся на ноги. Будто по сигналу, стали собираться и остальные. Вера вдруг поймала себя на том, что уж очень крепко связывает она свой сверточек, будто идти ей с ним куда-то далеко-далеко, не день и не два. Саша по-хозяйски ссыпал оставшиеся ягоды в газету и взял с собой. Лара недобрым глазом посмотрела на него, но ничего не сказала.

Как только подошли к поселку, девушки с Верой заспешили домой, а Андрей и Саша остановились возле столба с репродуктором наверху. Репродуктор установлен тут недавно, и хотя у каждого есть дома радио, люди ее прочь послушать какую-нибудь передачу походя, по дороге на работу или с работы. А сейчас здесь собрались мужчины, женщины и даже дети. Все слушали молча, с суровым вниманием, словно боялись пропустить хоть одно слово диктора. Замер, весь превратился в слух и Андрей.

Передавали выступление Молотова.

Казалось, прямо над рупором стояло ясное июньское солнце. На него все чаще и чаще набегали небольшие облачка. Рваные тени от них ползали по земле, но солнце не становилось от этого менее ярким и теплым. Саша, задрав голову, смотрел на репродуктор, и солнышко светило ему прямо в глаза. Мальчик жмурился, но глаз не опускал. Чтобы понять, о чем говорят, он старался не шевелиться, боялся даже моргнуть. Когда же трансляция кончилась, Саша посмотрел на Андрея и вдруг заморгал часто-часто.

Домой шли молча. Недалеко от дома Андрей сказал:

– Тетка Марья, выходит, правду говорила. Но ты, Саша, не бойся: к нам война не дойдет.

– Я не боюсь, – решительно заверил мальчик. – А что там теперь, на войне? А?

– Там, брат, фашистские танки, – объяснял Андрей, – лезут на нашу границу, а наша артиллерия бьет по ним. Далеко они не пройдут, не бойся!

В хату идти не хотелось: что скажешь, что посоветуешь, чем поможешь? У Андрея туманилось в голове. Он знал одно: нужно немедленно, не откладывая, ехать в военкомат! А сам всего душой верил собственным словам, сказанным только что Сашке.

С тяжелым, тревожным чувством открыл Сокольный дверь в сени, прислушался. Ожидал услышать плач, быть может, нарекания, жалобы. Но в избе было тихо, только кот увивался возле кого-то, мяуканьем выманивая подачку. Не заметил Андрей особенных перемен и войдя: все занимались своими делами, разговаривали спокойно. Устин Маркович, сидя на лавке, кухонным ножом не спеша чистил рыбу, недавно принесенную с речки. Возле него и увивался кот.

– Что, хорош был клев? – спросил Андрей.