Расссказы разных лет

«А что, если сирену не услышали? Самолет полетит бомбить наших... Чего же я жду?» — встрепенулся он вдруг и, потянувшись к сирене, пытался вращать ручку лежа. Это ему не удалось, и он, превозмогая боль, держась за ствол деревца, поднялся, упрямо взялся за ручку. И снова пронзительный звук воздушной тревоги, казалось, еще более резкий, чем прежде, вырвался из сирены, пронесся сквозь лес на просторы. И точно в ответ сирене снова застрекотал пулемет. Наумов почувствовал удар в поясницу и потерял сознание.

Бессмысленно было стрелять, но от злобы к тому неизвестному, кто раскрыл их присутствие, кто завываньем сирены призвал на них гибель, кто был, казалось, неуязвим, немцы стреляли.

Когда они уже были готовы подняться в воздух, то увидели над собой советские истребители.

Люди, прибывшие к месту, где горел немецкий самолет, нашли Наумова. Он лежал ничком, безмолвный, обхватив руками сирену. Его люстриновый пиджак был в крови. Когда Наумова поднимали на носилки, вслед за ним потянулась зажатая в его руках сирена. Нужно было сделать усилие, чтобы вынуть ее у него из рук.

1941 год

СОЛДАТСКАЯ КРУЖКА

Когда супругов спрашивали, какой они национальности, жена отвечала:

— Мы — немцы.

Это, правда, не вызывало и тени сомнения. Но Бернард, будучи педантичным, добавлял:

— Точнее сказать — немецкие евреи.

Супруги жили в согласии, и Бетта, слыша поправку мужа, утвердительно кивала головой. Однако, если даже не быть столь покладистой, что, собственно, можно возразить против такой поправки? Отцы, деды, прадеды их родились в Германии и были евреями. Почему ж в таком случае не считать Бернарда правым, когда он с присущей ему добросовестностью отвечал более точно?

Бетта и Бернард родились лет семьдесят назад в одном из городков Восточной Германии, отошедших после первой мировой войны к Польше. Они прожили долгую совместную жизнь. Многие годы были они бедны, но, будучи трудолюбивыми и бережливыми, смогли купить себе под старость маленький домик; в нем собирались они доживать свои дни. У них был сын, работавший механиком в Берлине и посылавший им деньги на жизнь.

С момента прихода фашистов к власти много страшных слухов пришло из Германии. Рассказывали люди, заслуживавшие доверия, но Бетте и Бернарду не хотелось им верить — не вязалось всё это с народом, к которому они себя причисляли. Им трудно было поверить даже тогда, когда сын вынужден был эмигрировать из Германии в Канаду. У него, считали они, была с детства горячая голова. Их, стариков, немцы вряд ли обидели бы.

Старики собирались праздновать пятидесятилетие супружеской жизни. Сын прислал в подарок отцу золотые часы, матери — меховой воротник на пальто. Подарки лежали на видном месте в шкафу, и старики по нескольку раз на день любовались ими. Когда заходили соседи, Бетта как бы невзначай раскрывала шкаф и с гордостью показывала гостям подарки сына.

В одно летнее утро германские полчища ворвались в городок.

Сразу же распространились слухи, что молодых евреев заберут в концентрационные лагери, а стариков и старух выселят. Население было в ужасе. Бетта оделась и направилась к штабу.

К начальнику ее не допустили, но ей удалось заговорить в канцелярии с писарем.

— Верно ли, что евреев — стариков и старух — выселят из города? — прямо спросила она.

— Я этими делами не ведаю, — ответил писарь уклончиво, — спросите напротив, в гестапо.

— В гестапо?

Немало страшного слышала Бетта о гестапо, но ее охватила решимость дознаться правды.

Ее и в гестапо не пропустили. Она ждала, пока оттуда кто-нибудь выйдет. Завидя выходящего из гестапо офицера, она обратилась к нему с тем же вопросом.

— Это еврейские провокации, — сказал человек из гестапо. — Идите домой, не то вы ответите за такие слухи.

Когда Бетта подходила к дому, ее обогнал мотоцикл с двумя военными. Мотоцикл остановился возле ее дома, и оба военных прошли через палисадник в дом.

«Что им нужно?» — подумала Бетта, ускорив шаги.

Войдя в комнату, она увидела германского офицера и солдата. Офицер сидел за столом. У него было красное, обожженное солнцем лицо, серые холодные глаза. Позади него стоял навытяжку солдат в полной походной форме: оружие, вещевой мешок, фляга на боку. А перед столом стоял Бернард.

Она вошла в тот момент, когда офицер спрашивал:

— Какой вы национальности?

— Мы — немцы, — ответила она торопливо вместо Бернарда. Но Бернард, будучи педантичным, по обыкновению, добавил:

— Точнее говоря, немецкие евреи.

Офицер нахмурился.

— Такие мне неизвестны, — сказал он. — Я знаю, что немцы — это немцы, а евреи — это нечто совсем иное. Впрочем, не в этом дело. Мне нужно знать, есть ли у вас оружие.

— Оружие? — воскликнула Бетта. — Да мы в жизни его в руках не держали.

— Ты ошибаешься Бетта, — я был солдатом германской армии, — поправил ее Бернард.

— Откройте шкаф! — приказал офицер солдату.

— Слушаюсь!

Солдат повернулся, резким движением раскрыл дверцу шкафа, перерыл все вещи.

Оружия не оказалось. Но взгляд офицера обнаружил золотые часы и мех.

— Не продадите ли вы мне эти вещи? — спросил он.