Рассмешить бога

– Это ты Стаса имеешь в виду под «любящим человеком»? – неожиданно зло говорит Дежуля. – То-то я смотрю, ты с сумкой куда- то намылилась. К мамашке поди.

– Нам надо немного побыть порознь.

– Не думала, что вас так легко разбить.

– А дело не в тебе. Ты только катализатор. Ускорила некий процесс. Но все закончится хорошо.

Послушная твердой руке Дежули «ауди» заложила крутой вираж на перекрестке, взвизгнули шины.

– Тебя куда, на Казанский вокзал?

– Именно.

Повисла пауза. Каждая обдумывала случившийся разговор. Притормозив у вокзала, Дежуля спросила:

– Значит, кончилась дружба?

– Да Бог с тобой? Какая дружба? Так, приятельство, никому не нужное.

– Ну, пока…

– Прощай, – легко ответила я и закрыла дверь машины.

***

Никогда еще я не возвращалась к матери с такой радостью. Я спешила за поддержкой, туда, где все привычно и знакомо, и можно жить без головоломок, И там меня ждет самый любимый человечек на свете – Катюшка.

Обвила меня ручонками, повисла на шее:

– Че привеа?

В переводе с детского – «Что привезла?». Выгружая подарки: Катюшке: конструктор «Лего», большую куклу, которую выбрал в магазине сам Стас, смешные тапочки в виде собачек, водолазку, коробку шоколадных конфет. Матери – книги, собраний сочинений Ремарка, которые я еле дотащила до дома, прокляв все на свете от нечеловеческого напряжения: экая тяжесть!

Чаевничаем, и Катюшка сидит у меня на коленях. Затылок – в мягких пушистых колечках волос. Целую их, и дочка машет рукой в знак протеста. Она, конечно, любит телячьи нежности, но не когда поедает конфеты.

Я отдыхаю. Я сняла с плеч груз весом в несколько тонн. Здесь можно быть самой собой. И только тревожные глаза матери не дают совсем уж расслабиться. Нам предстоит долгий разговор, и это очень трудно – быть искренними друг с другом. Мы так похожи с матерью! Мы обе скупы на выражение чувств. Мы никогда не говорим друг другу «люблю», никогда не спрашиваем: «как дела». Будет желание – поделимся. И хотя мама пытается учить меня жизни, ее слова – чистой воды риторика. Я никогда ее не слушала. Может, зря?

Наконец Катюшка уснула в обнимку с куклой Машей, чайник вскипел, и я достаю сигареты.

Дым кольцами вверх. Я рассказываю все обстоятельно, в мелких деталях, и словно вижу наши отношения со стороны. И сама себе выношу приговор: нет, Стас не останется со мной… – Этого следовало ожидать, – говорит мама. Ты знаешь как меня утешить…

Мама смотрит в окно, в декабрьскую темень.

– Если Стас вернется туда, я буду рада за него, – наконец произносит она. – Это, конечно, нелегко – взять на плечи такой крест, но это мужской поступок. Я даже начну его уважать.

– А то, что он бросит нас, меня и Катюшку, – это по-мужски?

– Надо было раньше об этом думать. Что посеешь, то и пожнешь.

– Я не хочу его терять.

– Видишь ли, дочь, мужчины – создания инертные. Они, даже когда влюблены по самое «не хочу», обычно редко уходят от жен. И Стас не уйдет от тебя, пока ты его не прогонишь. Пусть ты была не права раньше, пусть он связан с тем домом, но он, как дворняга, будет крутиться у тебя под ногами и ждать твоего решения. А вот какое решение ты примешь…

Мама пожимает плечами. Ее слова горьки, но справедливы, и от того – горьки вдвойне.

Мы сидим в полной тишине и думаем каждая о своем. Мама – о своей судьбе, я – о своей. И проблемы наши схожи. Одной предстоит вступить на дорогу женского одиночества, а другая бредет по ней уже третий десяток лет и никак не может примириться с очевидным. Это только кажется, что мама привыкла быть одна.

Это только кажется, что она не нуждается в сильном мужчине.

Она старается всеми силами доказать самой себе, что она – самая нужная, самая лучшая, самая сильная. Ей не к кому приложить недюжинную энергию нерастраченной любви, и мама выплескивает ее на Катюшку. Они – симбиоз, два человека, сросшимися душами, их невозможно разорвать. И я, нехотя, через силу, вынуждена это признать.

Какой грустный итог в мои двадцать пять! У меня нет никого, кроме Стаса. И выбор, перед которым я стою сегодня, до смешного мал: или наблюдать его метания между двумя семьями, или своими руками сложить ему вещи на дорогу.

***

Мамино предсказание сбывается: Стас ждет меня дома, тихий и как будто усталый. И рад мне, и не рад. Рад – потому что последнее время мы были душевно близки. Не рад – потому что возникли обстоятельства, разделяющие нас,

Мы снова молчим, хотя пришла пора поговорить о главном. Но каждый боится услышать что-то такое, что нарушит хрупкое равновесие этого дома. Наши фразы – ничего незначащие: «Хочешь чаю?» – «Лучше кофе», И снова тишина. И дни текут медленные и вялые.

Под руками – выпуклости бисерного шитья, лист ватмана с высыпанными бусинами, катушка капроновых ниток, чертеж будущей косметички – нежные фиалки, скопированный с альбома, добытый мне Стасом Бог знает где. За спиной шуршит телевизор.

Я позвоночником чувствую одновременно присутствующего и отсутствующего мужа. Присутствует – физически, а мысленно опять блуждает где-то по закоулкам своего сознания.

Стас где-то задерживается вечерами после работы. Может, в магазине, может – у Наташи.