Рассмешить бога

– А ты меня деньгами не попрекай, – жестко отвечаю я. – Это он сейчас зарабатывает не только на хлеб, но и на масло. А когда он с Глебаней этот бизнес затевал, мы на голодном пайке сидели. Потому что деньги нужны были до зарезу. И всю прибыль они в оборот пускали. А мы лапу сосали. И жить по-человечески начали только после рождения Катюшки. Заметь: пальтишко-то на мне простенькое, ботинки тоже не из бутика. И каждый месяц – триста долларов вам, сто – матери, да еще на квартиру надо отложить, и жить на что-то, а Москва – это тебе не наш Мухосранск, за все втридорога платишь. Да Бог с этим, я за деньгами не гонюсь. А

то, что мы со Стасом жили не очень хорошо, так теперь общий язык нашли. Притерлись. Так что если ты рассчитываешь его вернуть, напрасно…

Ты не зарекайся. Никто не знает, что с нами будет завтра, спокойно отвечает Наташа. – Для меня он по-прежнему – самый лучший на свете. Хоть и обидел меня, все равно – лучший. У него душа чистая. Только слабый он. До тридцати лет ребенком дожил. Ничего, повзрослеет и вернется. Так что я подожду. Я – терпеливая.

***

Посиделки в клубе вышли почти такими, как я их себе и представляла: шумно, душно, от мелькания цветомузыки болят глаза.

Я сидела за столиком и тихо тянула через соломинку свой коктейль. Дежуля, в нечто прозрачном и откровенном, выгибалась в ритме рэйва так: эротично и заманчиво, что мужики вокруг, даже младше ее лет на десять, пускали слюни и делали охотничью стойку. Она это видела опытным глазом и заводилась. Флюиды плотских желаний от нее расходились на весь зал. В отличие от Дежули я танцевать не люблю. Может быть, не умею. Мое тело, не столь совершенное, как у приятельницы, не столь послушное, не столь гибкое, изменяет мне: хочешь сделать эффектное па, но рискуешь растянуться на полу.

Стас тоже сидел за столиком и задумчиво наблюдал за Дежулей. Танцором он был отменным, отточившим свое мастерство на студенческих вечеринках. Однако искусство свое демонстрировал редко, под настрoение.

Меня настораживала его задумчивость. Слишком глубоко мой муж погрузился в себя. Раньше его мысли были прозрачны, понятны. Теперь – нет. И от этой неясности мне трудно моделировать свое поведение, сложно подстраиваться под Стаса.

Дежуля, разгоряченная танцем, манит Стаса к себе, и все мужики с невольной завистью и ревностью смотрят на него. Стас же не сразу откликается на ее приглашение. Набивает себе цену. Ломается. Но все же – откликается! Правда, бросает взгляд в мою сторону: не против? Не ради моего согласия, ради вежливости. От того мне немного обидно.

Но они танцуют рядом, и выглядят красивой парой: оба высокие, пластичные, яркие. Дежуля словно обвивается вокруг Стаса. Мне уже понятны ее дальнейшие игры: будет соблазнять. Потащит в дальний уголок и будет пачкать его рубашку своей помадой. Подобные поступки за Дежулей водились: она могла в приятельской компании вдруг начать флиртовать с кем-то из мужчин, невзирая на волнение его супруги или подруги. Ничего серьезного за этим не стояло, ничем серьезным обычно не заканчивалось. Сам флирт

Дежуле был нужен как «проба коготков», мол, так ли она хороша в этот вечер, как десять лет назад. То, что Дежуля выбрала сегодня Стаса, меня не удивляет: она периодически зарилась на него, подавала знаки внимания. Вот недавно опять подвозила с работы до дома на своей иномарке.

Меня куда больше волновал Стас. Он в какой-то момент поддался на все эти женские игры, разволновался. И тут надо быть начеку. Но я не обрываю эту провокацию, хотя достаточно было бы взять

Дежулю за руку и потащить покурить в дамский туалет. Напротив, я способствую развитию этой ситуации, когда Дежуля умудряется в танце теснить Стаса к боковому коридорчику, а я продолжаю таращиться в свой бокал с невинным лицом провинциальной простушки. Но уже знаю, что пять минут спустя встану и пойду их искать, чтобы застукать на месте преступления. Зачем? Просто так.

Чтобы было больно.

Нет, не просто, чтобы было больно, а чтобы было понятно -

откуда эта боль. Чтобы убедиться – он любит не меня. Значит – не любит.

Разговор с Наташей сегодня смутил меня, застал врасплох, заставил думать о прошлой жизни Стаса.

Он ходил к ним за моей спиной, пил кофе на чистенькой кухне. Почему? Любит? Или совесть мучает? Или действительно, не к кому притулиться? Да, со мной холодно. Я не умею так – греть весь белый свет, кричать о своих чувствах, выставлять их напоказ. У меня все – в сердце. Все, что болит, – мое. Даже сейчас, когда я знаю, что люблю, я не говорю это даже Стасу. Слишком важные слова. Их надо произносить раз в год, тогда они имеют цену. А если каждый день – затрутся, перестанешь понимать, говоришь ли ты их из чувств или по привычке.

Но он ходил туда, к ним, к первой жене и дочке. Его туда тянуло. Там тоже, наверное, не говорили о любви. Но она подразумевалась. Стас понимал эти намеки, не отвергал их. Значит… Значит, все- таки не я… Не я'!,!