Расслабься, крошка!

Пуля ударила его в ногу. Ударившись грудью о пол, Вадим захрипел, но не прекратил движения, подтягиваясь на руках к дверному проему. Командир подошел к нему и равнодушно пнул по ребрам, переворачивая на спину.

— Что ж ты такой прыткий, дуся? — зло сказал он. — Шмаляете почем зря. Лёлек, как он?

— Зацепило слегка, — отрапортовала маска, склонившаяся над раненым. — Жить будет.

— Это хорошо, — кивнул командир и указал пальцем на дверь в подвал. — Там что?

— Пошел ты… — выдохнул Вадим.

На большее сил не было.

— Дуся, не нервируй меня, — сказал командир и наступил на раненое плечо пленника. Выслушав вопль Вадима, он вновь спокойно спросил: — Что за дверью? Черский?

Больше на геройство сил не осталось. Вадим хотел крикнуть, но из горла не донеслось ни единого звука, и тогда он затряс головой, кивая, как собачка с пружинкой в шее, прилепленная на панель у лобового стекла.

— Молодец. Умнеешь на глазах. Ключи у кого?

Вадим махнул рукой в сторону мертвого Николая.

Командир сделал командный жест, и один из бойцов начал ворочать тело. Забрав ключи, он осторожно повернул их в замке. Еще двое, прижавшись спинами к стене, страховали, настороженно целясь стволами вверх, как в американском кино.

«Хорошо вам, — подумал Вадим. — Вывести бы вас в песчаный карьер, как в девяностых, и посмотреть, будете ли вы такими же крутыми!»

— Осторожнее, — коротко велел командир. — Не перестреляйте заложников, если они там. Этого караульте, а то скачет, как кузнечик.

И снова пнул Вадима в бок, не больно, но чувствительно.

Стиснув зубы, Вадим стерпел.

Лампочка осветила довольно большое помещение с серыми каменными стенами.

В дальнем углу на полосатом матраце лежали Егор и Алина, жмурясь, с перекошенными страхом лицами, казавшимися в полумраке инфернальными, словно у древних духов. В зеленоватом, разбитом лице парня мало что осталось от лощеного красавца с телеэкрана, девушка выглядела так, словно намеревалась скончаться у них на глазах. Бойцы ринулись по лестнице вниз, Алина хрипло вскрикнула, Егор простонал и выставил вперед руку, защищая ее.

— Тихо, тихо, — ласково сказал командир. — Все кончилось, все хорошо. Сейчас мы вас отсюда заберем. Встать можете?

— Я могу, — храбро ответила Алина. Голос был настолько хриплым, что слова, казалось, застревали в горле, как рыбьи кости. — А Егора надо вынести, ему совсем плохо.

— Я тоже могу, — проскрежетал Егор. — Если не бегом.

Путь наверх по лестнице показался ему бесконечным. Опираясь на одного из бойцов, он с трудом передвигал ноги. Яркий электрический свет заставил зажмуриться. Он часто заморгал, прикрыв глаза рукой. А открыв, первым делом поискал взглядом жену.

Алина стояла у дверей, с ужасом оглядывая бойню вокруг.

Егор увидел, что наступил на тонкий ручеек крови, и мазнул взглядом вверх по его течению, наткнувшись на белые от ярости глаза Вадима.

— Ничего, — пролепетал Вадим непослушными губами. — Ничего. Мы с вами еще поквитаемся, падлы.

Он силился усмехнуться, но выходило не очень. Губы кривились, дергались, укладываясь в разваливающийся оскал. Егор отвернулся, и его, вместе со все оглядывающейся назад Алиной, споро потащили прочь. Командир дождался их ухода, а потом, вздохнув, ткнул стволом Вадиму в лоб:

— Жаль тебя разочаровывать, дуся, но это твоя прощальная гастроль.

Боталов прохаживался по коридору больницы, время от времени останавливаясь у окошка, выглядывал во двор, а потом начинал нервно общипывать листики растения с невероятным названием «аспарагус».

Листиков, мелких, колких, как еловые иглы, было много.

Боталов дергал их, бросал на пол, и вскоре кафель был устелен зеленым крошевом. Дежурная медсестра наблюдала за ним с неудовольствием, но делать замечания человеку, явившемуся в больницу с личной охраной, не отважилась. Хватило того, что ее обыскали, едва она вошла в отделение.

Ужас что творится! Когда такое было?

Ну их к дьяволу, этих богатеев. Хлопот потом не оберешься.

Цветок, конечно, жалко, но аспарагусы неприхотливы, растут быстро…

Она уткнулась в книжку, и спустя мгновение Боталов отодвинулся на задний план, уступив место проблемам итальянской графини, мастерски попадающей в самые невероятные ситуации. На сей раз графиню обвинили в краже бриллианта, а знойный красавец, набивавшийся к ней в ухажеры, оказался подлецом и мерзавцем. По радио надрывно пел артист, знаменитый своими резкими переходами с баса на визг. Песня была под стать настроению графини — с глубокой печалью и обреченностью.

«…Судьба-зима нема, не спросить, как с белым сердцем жить?..»

Боталова заунывный вой из динамиков раздражал.

Он гневно посмотрел на медсестру, но та, увлеченная чтением, не заметила его недовольства. Он вновь посмотрел в окно и с удвоенной яростью набросился на аспарагус.

Больница была первоклассной.