Расслабься, крошка!

— Ресторан на завтра отменяется. Папенька пригласил нас на ужин.

— Не понимаю я твоих претензий, — холодно сказал Егор. — И решать, на ком жениться, буду я сам. Ты же этого хотел. Ведь так?

Александр Боталов вздохнул и сурово посмотрел на взбунтовавшегося сына. Насупленный Егор зло дергал уголком губ, правда, голоса пока не повысил, но от этого легче не становилось.

— Я о тебе, дураке, думаю, — раздосадованно сказал Боталов.

— Да ладно?!

Ужин в семейном гнезде явно не удался. Разговор не клеился: то у Егора, то у Алины, то у Боталова звонили телефоны, которые никто и не подумал отключить. Все нервно дергались, суетливо бурчали в трубки, иногда выходили в коридор. Едва за столом оставались двое, атмосфера автоматически накалялась, хотя вслух не произносили почти ничего и даже улыбались вполне великосветски. Серебряные приборы, свет изящных абажуров, отражавшихся в наборном паркете, и золоченые ампирные часы, отбивавшие каждые полчаса с размеренным хрипом, не могли благотворно повлиять на сидевших за столом.

Когда подали кофе, Егор окончательно убедился, что дело неладно. Алину отец принял прохладно, за столом не обращал на нее никакого внимания, отчего она нервничала. После ужина Боталов взял сигары и потащил сына на балкон курить, оставив Алину в одиночестве.

Вида с балкона не было никакого. Вечером отчетливо прорисовывались лишь крыши соседних особняков, наполовину скрытые четкими, словно вырезанными из бумаги силуэтами деревьев, да белоглазые фонари, расставленные по периметру. Вокруг них носилась разнообразная мошкара, вообразившая, что встретила собственное солнце. По утрам, распивая кофе, Боталов часто видел, как дворник сгребает в кучу бабочек-однодневок, успевших за короткую ночь влюбиться, расплодиться и умереть.

— По-моему, ты не ради моего блага стараешься, — негромко сказал Егор.

Фраза прозвучала неожиданно. До этого они молча курили, стараясь не смотреть друг на друга.

— А ради чьего? Своего, что ли?

— Конечно. Династический брак и всякое такое…

— Какое такое?

— Такое. Только я женюсь на Алине. И вообще, чего ты так против нее взъелся? Да, она не та Караулова, чьим мужем ты меня видел, так и не лимитчица из Чириковки! Вон, принц Уильям тоже женился на простой девушке, и ничего, живут.

— У принца свой папа есть, — рассвирепел Боталов. — Не говоря уже о бабушке. А у меня сын один, и я должен думать, как он будет жить.

— Чего ты сейчас-то спохватился? — насмешливо спросил Егор. — Двадцать семь лет тебя не волновало, как я живу, а сейчас чего-то вдруг пробило на отцовскую заботу. Или куш жалко упускать?

Боталов зло засопел, но предпочел не отвечать.

Куш был действительно таким, что слюни бежали, как у голодного сенбернара. У красавицы Алины, девушки весьма достойной, но, увы, отнюдь не самой богатой, была двоюродная сестра. Нюточка Караулова, которая, напротив, красотой не блистала, да и по развитию до сих пор оставалась ребенком. Не будучи ни красивой, ни умной, пухленькая Нюточка, единственная дочь олигарха Юрия Караулова, была баснословно богата.

В глубине души Боталов сомневался, что ему удастся склонить сына к браку. После ужина сомнения трансформировались в уверенность.

Егор давно жил самостоятельно, зарабатывал приличные деньги и в отцовской поддержке не нуждался. Иногда, глядя на независимого сына, Боталов старался вспомнить: каким он был в детстве? Но ничего не получалось.

Егор был совсем маленьким, когда Александр Боталов развелся со своей первой женой — Викторией Черской. Последний их разговор состоялся в тесной кухоньке, где два человека свистящим шепотом бросали друг другу в лицо гадости, не заботясь о том, как больно ранят слова. Они прошипели друг на друга всю ночь и даже часть утра, а потом пошли на работу, одевшись молча, словно рядом не было ни души.

И только воздух, сухой, выжженный ненавистью, горел и плавился так, что его даже вдыхать было больно.

Днем они встретились в суде, где судья в бордовой мантии развела их.

Егор сидел в коридоре вместе с бабушкой, катал по скамейке машинку. Когда вылетевшая из зала Виктория схватила его за руку и потащила к дверям, Егор уронил машинку и потянул мать назад, но она не видела упавшую игрушку и все волокла его. Александр подобрал игрушку, догнал сына и сунул ее ему в руку. Егор улыбнулся и бросил машинку на пол — так ему понравилось, что отец ее поднимает. Александр снова подобрал машинку, а Егор, едва взяв в руки, снова бросил. Виктория наблюдала за этой сценой со странной гримасой: то ли ненависти, то ли презрения, и все дергала уголком рта, совсем как ее сын через двадцать с лишним лет…

Воспоминания о прошлом браке были гадкими, как жаба. Боталов тряхнул головой и торопливо сунул в рот сигару.

Нельзя думать о том, что случилось позже, через двадцать с лишним лет, когда Виктория потребовала возвращения блудного сына в родной Новосибирск.