Никто из них всерьез не верил в колдовство, но тайна щекотала нервы. Так что следующим вечером Андрей купил свечи и рулетку, Иван — мелки и циркуль, и снова отправились в бараки, подальше от людей.
В ту ночь Андрей узнал, что у темноты есть глаза. А еще шелестящий голос, от которого холод пробирал до костей.
Тот, что в темноте обещал исполнить три желания, и взять плату только после третьего.
— Если я назову цену сейчас, это отнимет у вас надежду, а какой яд слаще? — шелестел голос опавшей листвой, залетавшей в разбитые окна барака. — Однажды мы встретимся снова. Тогда вы все узнаете.
Иван и Андрей договорились использовать каждый по желанию и обойтись без «однажды».
Андрею происходящее казалось игрой, какой-то бестолковой аномалией, а Иван подошел к вопросу серьезно. Захотел с потусторонней помощью перебраться в Москву, получить там жилье… Сбылось. И та самая однокурсница Галя, ради которой Ивану хотелось стать столичным франтом — сбылась.
— Она все знает, — теперь, двадцать лет спустя, говорил Иван, наливая себе третью стопку коньяка. — Галя вообще интересовалась всяким таким, ну и я ей как-то рассказал… Поэтому она была против того, чтобы мы с тобой общались. Что-то выискивала в книжках про это существо; говорила, якобы твоя родная мать — ведьма, поэтому из-за тебя все удалось, дескать, сильная кровь. Не то что я, недотыкомка. — Он выпил, закашлялся. — Галя… Она знает, но никогда не просила меня об… этом.
— Папаша мой — тот взаправду святой дух: никто его никогда не видел, — мрачно сказал Андрей. — А мать на вокзале сортиры мыла, и там же и померла. Как настоящая ведьма.
— Я помню. — Иван отвел взгляд. — Но Галке разве объяснишь… Упрямство бабское хуже глупости. Ты прости, Андрюх. Дурак я.
— Это ты прости. Ну, будем. — Андрей поднял свою стопку.
Чокнулись, выпили.
Он смотрел на отекшее от постоянного пьянства лицо и черные мешки под глазами Ивана, вдыхал пропахший бедой воздух и мучился от жгучего стыда. За то, что здоров и счастлив — но более всего за то, что ничего не знал.
Галина вела себя, мягко говоря, нелюбезно — однако она не могла запретить им с Иваном видеться, как бы того ни хотела. Все прервалось само собой: не было повода, не было нужды. Андрею тоже не очень-то хотелось ворошить. Расстояние стало дальним, а общение — не слишком актуальным и комфортным. И на том сошло на нет.
Андрей выругался беззвучно.
Не три недели и не три месяца: три года у друга умирала жена. А он ничего не знал.
Вначале, говорил Иван, врачи источали оптимизм, потом прогнозы стали осторожными, потом неутешительными… Израильские доктора отказали в шансах следом за русскими. Рекомендовали свежий воздух: Иван продал последнюю недвижимость в Москве и переехал за город, не абы куда, а почти под бок к частному загородному хоспису, откуда в любое время суток можно было вызвать медбригаду и куда удобно было бы ездить каждый день. Но хоспис Галя не хотела. И сиделку не хотела. И чтоб вся жизнь Ивана крутилась вокруг нее, обращаясь в ад, не хотела — но по-другому, видимо, не могла: она была, как шутил Иван — когда еще шутил в адрес жены — «очень женщина». Настоящая ведьма в переносном, а может и в прямом смысле. Когда-то о ней мечтал каждый второй парень на курсе; но теперь она почти не вставала с кровати и ей оставалось самое большее несколько месяцев. Если только не произойдет чуда.
— Время не терпит. Но ты написал мне, — сказал Андрей. — Не стал пытаться сам.
Лицо Ивана исказила мучительная гримаса.
— Мы ведь обещали друг другу тогда… Никто не знает, какова будет плата и на кого она ляжет. А у тебя жена и сын, — тихо продолжал он, глядя в пустую стопку. — Я не вправе рисковать твоей семьей ради своей… и тебя просить не должен бы. А видишь — все-таки попросил. Права была Галя. Про недотыкомку. Если ты откажешь… Я пойму.
— Знаю, — сказал Андрей. — Слово — прах. Но не всякое слово.
Выпили, помолчали. Проснулась Галина и снова начала кричать.
— Поставлю укол, хотя толку с него… — Иван тяжело поднялся из-за стола. — Ты посиди пока тихо, а то поймет, что я не один. Ходить едва может от слабости, но голова работает. Видит-слышит, как раньше, и боли не уходят: врачи бубнят про аномальную чувствительность и руками разводят: на такой стадии, мол, у всех боли, что вы хотите? Да ясное дело, чего хочу!
Андрей тактично уткнулся в мобильник. С удивлением увидел пропущенный почти два часа назад вызов; попробовал перезвонить, но абонент оказался недоступен — очевидно, мобильник жены теперь был разряжен или выключен.
— Тут сеть нестабильная, то ловит, то нет, то еще какие глюки… Пригород все же, — извиняющимся тоном сказал Иван и с набранными шприцами в руках удалился вглубь дома чуть нетвердой походкой.
Для человека, которого любимая женщина просит убить ее так же часто, как младенец просит есть, он хорошо держался.