— Взбирайтесь на склон. Надеюсь, вас свои же не пристрелят. А то обидно будет. Моим парням за офицера СС увольнительную бы дали на пару дней.
— Благодарю, — холодно ответил следователь, без всяких эмоций глядя прямо в глаза русского.
— Вдохновил ты меня, Фриц, кстати, — ухмыльнулся русский.
— Съезжу-нагажу на ваш рейхстаг хорошенько, а потом в уголовный розыск пойду работать. Из меня Шерлок Холмс получше твоего получится. Прощай, — и с этими словами он растворился в тумане, будто его и не было.
Леетш чуть помедлил, сверля взглядом пустоту, после чего повернулся на север и ткнул Кунке в спину кулаком. Тот что-то промычал сквозь мешок, но, спотыкаясь, послушно побрел вперед.
— Правда отказались сжигать дом с пособниками партизан? — спросил следователь, толкая перед собой хромающего насильника.
— Это все Отто. Он сказал, что пристрелит того, кто осмелится поджечь дом, — всхлипывая, ответил Кунке.
— Понятно, — пробормотал Леетш, вспоминая угрюмое лицо долговязого солдата. — Значит, я все правильно сделал.
— Теперь ты отомщена.
Голос старика дребезжал, подобно треснувшему трамвайному стеклу. Изъеденное стрессами и фармацевтикой лицо исказилось в подобострастной улыбке, направленной в полумрак кабинета. Не получив ожидаемой реакции от пустоты перед собой, старик вздрогнул, и его рука нервно забилась в агонии на столе, сметая важные государственные бумаги во все стороны.
— Ты отомщена! — теперь в голосе звучало отчаяние.
За окном завыли сирены воздушной тревоги. В дверь кабинета настойчиво постучали. Что-то с неестественно громким ревом пронеслось над зданием Рейхсканцелярии, а следом воздух наполнился рыком мощных даймлеровских моторов. Однако старика все это светопреставление за пределами его кабинета ничуть не волновало. Он скрюченными пальцами сжал в еще повиновавшейся руке маленький голубенький конвертик и упрямо сверлил немигающим взглядом пространство перед своим столом.
Стук в дверь прекратился. Конечно, за окном ничего и не думало прекращаться. Налеты на Берлин теперь шли как по расписанию. Но стучавший понял, что у хозяина кабинета наверняка есть причины не открывать дверь. По крайней мере, ближайшие полчаса, пока воздушная армада противника еще далеко.
— Я тут, — вкрадчивый шепот царапнул разум старика, и тот ощутил, как пустота побежала по венам.
— Ты отомщена, — повторил обрадованный старик и махнул бьющейся в конвульсиях рукой в сторону окна. — Мы нашли его. И он понес наказание.
— Правда? — над бездонными провалами глаз, в обрамлении пышных девичьих ресниц изогнулись удивленными уголками тонкие брови. — Благодарю, мой фюрер. Мне стало намного легче.
Пепел начал рассеиваться, а пустота в теле старика заполняться дряхлой плотью. Он вскочил так резко, что кресло с грохотом упало на спинку, и попытался схватить исчезающую фигуру.
— Проклятье снято?! — взвизгнул старик, беспомощно хватая пальцами воздух. — Ты обещала!
— А ведь и правда, обещала, — согласился шепот.
Серые губы скривились в усмешке. Облако рассеялось, и под пылающим безумием взглядом старика осталась стоять фигура девушки, будто сошедшая с экрана кинотеатра кайзеровской эпохи. Тут и там ее тело подрагивало, искажалось, и сквозь прорехи в серой плоти проглядывало ясное берлинское небо за окном рейхсканцелярии. Старик замер с лицом, перекошенным то ли от ужаса, то ли еще от одного из десятков обуревавших его чувств, и даже взбунтовавшаяся рука прекратила биться в судорогах.
— Мой фюрер, неужели вы думаете, что все находящееся за гранью вашего понимания — истинно? — скрежещущий шепот был пропитан глубоким презрением. — Явись пред вами призрак, никс, ве́тте или тролль, вы от каждого бы ожидали исполнения всех его обещаний?
— Что… что ты хочешь сказать? — пролепетал старик, заикаясь.
— Я — бедная сельская девчушка, — пепельные губы широко раздвинулись, оголив сияющие призрачной белизной зубы. — Я ничего не смыслю ни в войнах, ни в политике. Пока мое сердце билось, я знала лишь одно — есть вы, мой фюрер, главный защитник и справедливый судья нашего народа, и только вы можете мне помочь. И, как видите, я не ошиблась. Но от этого я не перестала быть сельской девчушкой, пусть я и всего лишь блеклая тень, связанная с этим миром болью, ненавистью и надеждой, вложенными в неровные строчки моего письма.
Старик больше не пытался ничего не говорить. Он лишь сверлил призрак усталыми помутневшими глазами и инстинктивно вздрагивал от разрывов авиабомб, неуклонно приближавшихся к его кабинету.
— Мой фюрер, я не могу даже заставить шевелиться занавеску на вашем окне, — продолжала девушка и в доказательство своих слов взмахнула бесцветной рукой, проведя ею сквозь кружевную ткань. — Неужели вы могли подумать, что я способна разрушить армии врагов нашего великого рейха? Я обещала победу в обмен на отмщение. Рассказала вам о проклятье. Приходила во снах. Но мы, девушки, вообще любим фантазировать. Уж вам ли не знать, мой фюрер.
— Но… — выдохнул старик, выпячивая челюсть и багровея от вскипающей в нем бессильной ярости. — Наши поражения! Это твое проклятье, ведьма!