– Совершенно, верно, – согласился следователь. – Вас и еще четверых ваших товарищей исключили из СС за нарушение устава и трусость. Двоих расстреляли, а троих счастливчиков перевели в вермахт, разжаловав в рядовые. Ввиду ваших предыдущих заслуг и ранений, я полагаю. Это произошло в феврале сорок четвертого. Вы были переведены в госпиталь в Дании, где и попали в сформированную для восемнадцатой армии вермахта резервную часть. В феврале этого года на пароходе «Геттинген» ваша часть была направлена в Лиепаю для пополнения двести девяностой дивизии, но после торпедной атаки больше половины личного состава погибла. Вам же и вашим сослуживцам из СС вновь повезло. И вот вы здесь, передо мной, и вы последние из той маршевой роты, проходившей через Хадемсторф, кого мне нужно допросить.
– Что, нашли остальных сто с лишним солдат и каждого допросили? – недоверчиво пробурчал Босфельд, еще больше помрачнев.
– Представьте себе, да. Только не сто, а тридцать шесть. Остальные, к сожалению, пали в бою. Ну, или были расстреляны за трусость, как те двое.
Босфельд немного помолчал, потом взглянул прямо в лицо Леетшу и произнес, оголив редкие желтые зубы:
– Зачем вы сейчас пришли сюда? Здесь и так кругом смерть. Нас ожидает забвение, не завтра, так через месяц. Мы – не трусы, и мы не отступим, как и тогда не отступили. Это был ложный донос.
– У вас в голове все перепуталось, Отто, – строго сказал следователь. – Мне нет дела до вашей личной отваги. Мне нужно животное, покусившееся на честь и жизнь молодой немецкой девушки. Ничего более.
– И вы уверяете меня, что Бодвин или Ульрих могли совершить такое?! – с холодным, но оттого еще более убедительным негодованием воскликнул Босфельд.
Его усталые впалые глаза тускло засветились яростью. Леетш невольно вздрогнул, почувствовав, какая нравственная сила скрыта в этой сгорбленной изможденной фигуре.
– Было много таких городков и сел, через которые мы проходили и проезжали, пока нас не посадили на поезд, – сказал Босфельд. – Я не могу вспомнить тот, что вы упомянули. И не могу вспомнить, чем я занимался. Скорей всего, я читал книгу…
Солдат замолк и задумался.
– Книгу? – переспросил Леетш.
– Да, книгу, – кивнул Босфельд. – Джонатана Свифта в переводе Клары фон Глюмер. Очень остроумный рассказ про великана, оказавшегося в стране маленьких человечков.
– «Гулливер», – догадался следователь. – Только читали книгу? Не ходили на рынок за свежими продуктами? Или в пивную?
– Шутите? Нашу роту возглавлял злобный унтерштурмфюрер Лотт. Мы дальше лагеря нос боялись высунуть. У него с дисциплиной было строго.
– Да, достойный офицер, – согласился Леетш. – Я допросил его первым. Он, кстати, настаивал на вашем расстреле. Говорил, что такие слабовольные недочеловеки, как вы, позорят СС и арийскую расу. И что кто-то из вас вполне мог решиться на такое гнусное преступление.
Босфельд снова опустил глаза в пол и ничего не ответил.
– Как звали ту девушку, Отто? – выждав длинную паузу, спросил Леетш.
– Какую?
– Которую вы изнасиловали! Вы узнали ее имя прежде, чем наброситься на нее?
– Я не трогал никакую девушку, – пробурчал Босфельд.
– Трогал, Отто, еще как трогал! – прорычал следователь, вскакивая с ящика из-под патронов, который служил ему сидением. – Расскажи мне, Отто, зачем ты выдавил ей глаза? Чтобы она не опознала тебя?!
– Мой Бог! – прошептал солдат, и его лицо побледнело так сильно, что это стало заметно в тусклом свете керосиновой лампы сквозь щетину и слой грязи.
– Ты выдавил ей глаза своими мерзкими пальцами, Отто, и принялся душить, упиваясь ее хриплыми стонами! Тебе мало было просто надругаться над ней и лишить ее чести! Ты искалечил ее, рвал на части ее хрупкое юное тельце, Отто!
Леетш внезапным движением ухватил солдата за шею и рванул на себя так сильно, что тот упал перед ним на колени. Босфельд вскрикнул, пытаясь высвободиться, но следователь приставил к его горлу лезвие кинжала и процедил сквозь зубы:
– Замри, ублюдок, и отвечай. Как звали девушку?
– Я не трогал никакую девушку, – сдавленным голосом, заикаясь, ответил солдат.
– Я вырежу твой кадык и засуну в твою глотку, Отто, если ты сейчас не сознаешься.
Но Босфельд не сознавался даже тогда, когда оберштурмфюрер связал его, сунул в рот кляп, и именной кинжал принялся пядь за пядью превращать тело солдата в сплошной кровавый сгусток боли. В конце концов, когда пределы человеческих возможностей были превышены многократно и обезображенный солдат потерял сознание, Леетш хорошенько протер клинок, смыл с рук кровь и подошел к двери землянки.
– Все нормально? – поинтересовался фельдфебель, заглядывая в полусумрак своего блиндажа.
– Да, – кивнул следователь, и улыбнулся. – Отто вне подозрений, но он указал мне на вероятного преступника. Позовите его для очной ставки.
– Кого именно? Кунке или Хаазе?
– Бодвина Кунке, пожалуйста.