Рассказы. Том 4. Фатализм

Все было кончено, и теперь, прежде чем наступит рассвет, я мог вернуться — вернуться в его большой старый дом, который был единственным известным мне пристанищем на всей земле.

Я так и сделал, и последние несколько часов потратил на эти записи, чтобы все могли узнать правду.

Я не особо ловок со словами, и все написанное мной попахивает слащавой мелодрамой. Возможно, вы сочтете все это бредом глупца или сумасшедшего, а может и того хуже — обычной шуткой.

Поэтому я умоляю вас, если вы желаете проверить правдивость моих слов, ступайте завтра на кладбище Эверест и отыщите свежую могилу. Поговорите с полицией, когда они обнаружат мертвого сторожа, и отведите их к колодцу у закусочной Дэнни.

Затем, если захотите, откопайте могилу и найдите в ней того, кто продолжает ворочаться и корчиться в своем гробу. Когда вы увидите все это, вы должны будете мне поверить — и по справедливости, вы не облегчите пытку этого чудовища, вогнав ему в сердце кол.

Потому что кол означал бы для него облегчение и покой.

И еще я надеюсь, что после всего этого вы придете ко мне — и принесете кол для меня…

СМЕРТЬ ЭТО ВАМПИР (Death Is a Vampire, 1944) Перевод К. Луковкина

1. Не зайдете в мою гостиную?

Ручка ворот была ржавой. Я не хотел прикасаться к ней, но это был единственный способ попасть внутрь, кроме как взобраться на высокую ограду и оставить клочки брюк на железных шипах, торчащих сверху. Я взялся за ручку, распахнул калитку и пошел по мощеной дорожке к дому. Если бы я был ботаником, то заинтересовался бы сорняками, растущими вдоль этой тропы. А так они были просто чем-то, о что можно споткнуться. Я позабыл про них и уставился на особняк впереди.

Дом Петрова казался не больше замка, и не старше Ноева Ковчега. Скорее он походил на место, которое Призрак Оперы выбрал бы для летней резиденции. Насколько я мог судить, дом явно напрашивался на снос. Но это было не мое дело. Мое дело было пробраться внутрь и уговорить старого Петрова дать мне интервью о его сокровищах. В воскресном приложении газеты требовался интересный сюжет.

Я подошел к большому крыльцу, поднялся по лестнице и дернул старомодную дверную ручку. Ничего не произошло, поэтому я сделал это снова. Тот же результат. Похоже, Союз дворецких отозвал своего человека с этой работы. Просто ради забавы я повернул дверную ручку и когда сделал это, заметил гирлянду, свисающую с металлического выступа, имевшего форму венка. Не похоронный венок — просто листья. Да какая разница? Меня лишь интересовало, была ли дверь открыта.

Дверь оказалась не заперта, и я вошел. Почему бы и нет? Когда Ленехан дал мне это задание, он предупредил, что оно будет трудным. Он разговаривал со старым Петровым по телефону, и тот отказался встречаться с прессой и распространяться по поводу своих сокровищ. Я ожидал, что у дверей меня встретит вышибала с дробовиком. Но нет, ничего подобного. Конечно, влезать в чужой дом невежливо, но газетные репортажи — в принципе не самая тактичная работа. Дверь за мной захлопнулась, и я очутился в длинном коридоре. В полуденных сумерках трудно было разглядеть что-то конкретное, но я уловил затхлый запах нафталина, старости и разложения.

Это заставило меня закашляться. Я кашлянул еще громче, надеясь разбудить хозяина. Никакого результата. Я пошел по коридору, все еще кашляя время от времени. Открытая дверь вела в пустую библиотеку. Я прошел мимо, миновал лестницу и двинулся дальше. За лестницей была еще одна дверь. Я остановился там, потому что из-под нее пробивался слабый свет.

Я нащупал ручку и снова закашлялся, причем по-настоящему — на дверной ручке висела очередная гирлянда из этих листьев.

Внутри стоял ужасный запах, как на пикнике богемы. Внезапно я узнал его. Чеснок. Если верить слухам, то старина Петров был немного не в себе. Но не может быть, чтобы он превратил дом в лавку деликатесов. Был только один способ узнать это. Я открыл дверь и вошел в гостиную, где горела лампа.

Внутри было тихо — достаточно, чтобы услышать, как падает булавка. На самом деле, можно было даже сказать с точностью, какой конец булавки ударится об пол первым: головка или острие. Но никакая булавка на пол не упала. В комнате сидел Петров. Он выглядел так же, как на фото. Этот человек был высоким, худым, с черными завивающимися волосами, и проседью на висках. Нос клювом и толстые губы выдавались вперед на этом лице. Петров лежал на полу, нацелившись носом в потолок. Я поспешно подошел к нему, и пол заскрипел, когда я наклонился. Но это не имело значения — шум его не беспокоил.

Игоря Петрова больше ничто не беспокоило.

Его рука была ледяной, а лицо белым как бумага. Я огляделся в поисках зеркала, но ничего не увидел. Тогда я вытащил портсигар и приложил его к его губам Петрова.

Блестящий металл слегка затуманился. Во всяком случае, Петров все еще дышал. Возможно, у него был инсульт. Я поднял его голову и заглянул в бескровное лицо. Воротник был расстегнут; я нащупал пульс на его шее, затем быстро убрал руку.