Рассказы. Старые и новые

Я покрылся холодным потом – у меня не было путей к отступлению. Я слил воду, покрывшуюся коричневой пеной, тщательно промыл мясо, налил свежей воды и снова поставил на огонь. Через полчаса вода закипела, и я понял – лучше не стало. Оставалась последняя надежда. Я снова слил испорченную воду и стал перебирать мясо, к этому моменту распавшееся на куски. Куски оказались разными! Удача! Тщательно обнюхивая каждый, я определил, что испорченных где-то чуть больше половины. Трупные части я бросал в открытое окно, где уже давно, совершенно неподвижно и даже не дыша, сидели бездомные собаки – они такого праздничного запаха отродясь не слышали. Мясо не долетало до земли. Оставшийся продукт я опять сложил в бак, в третий раз залил водой, и – всё наконец пошло по накатанным рельсам. А наваристость борщу, кстати, дает не мясо. А – вы удивитесь – фасоль. Мои бойцы были счастливы, бутанцы пробовали, удивлялись и требовали добавки, водка лилась рекой, а я никому не рассказал о том, что я пережил.

Мы прошли и проехали полстраны. Мы видели удивительные монастыри, часами сидели на службах. Мы привезли фильм и массу фотографий – они не дают никакого представления об этой стране – что-то самое главное не записывается на матрицу, не укладывается в пиксели.

Иногда ночью, когда за окном стучит дождь, я сквозь полусон слышу спрятанную в этом дожде бесконечную и монотонную буддийскую мантру. И сразу становится очень спокойно – они поют.

О безумии

За всю свою жизнь я, пожалуй, единственный раз встречал по-настоящему безумного человека – не считая нескольких посещений дурдомов. Дело было в Восточной Африке, был он капитаном шхуны и звали его Йохан. Но – по порядку.

Пятнадцать лет назад я снимал для телевидения фильмы про подводную жизнь. Особенно меня интересовали акулы – я обожал их с детства, всяческое вранье про их кровожадность воспринимал как личное оскорбление и в фильмах своих стремился доказать, что уж для человека с аквалангом акулы не представляют никакой опасности. С этими съемками мы мотались по всему свету и иногда попадали в совершенно удивительные места.

Остров Бассас да Индиа расположен в Мозамбикском проливе аккурат между Мозамбиком и Мадагаскаром. Островом его можно назвать с большой натяжкой – это риф, образованный жерлом древнего вулкана диаметром около трех миль. В моменты отлива его поверхность возвышается над гладью океана сантиметров на пятьдесят, не более, во время прилива он полностью скрывается под водой. До открытия судоходства по Суэцкому каналу, то есть до 1869 года, морские пути лежали вокруг Африки, и на этом рифе закончили свой путь сотни кораблей. Когда океан отступает, видно, что поверхность его украшает множество старинных и совсем древних якорей – всё, что осталось от разбившихся фрегатов, шхун и каравелл – дерево в тропических водах сохраняется совсем недолго. Я знал, что место это совсем дикое, дайверов там не бывает, и акулы должны быть непуганые – явление сегодня уже редкое.

Так вот, капитана шхуны, которую мы арендовали для нашей экспедиции, звали Йохан, он был из Южной Африки. Когда я увидел его посудину, я сперва подумал, что это реплика для ублажения туристов – и ошибся. Это была настоящая древняя двухмачтовая шхуна – прямо из «Детей капитана Гранта» и примерно того же возраста, причем, похоже, в доке за это время она не бывала ни разу. Правда, имелся в наличии кое-какой мотор.

Команда оказалась малочисленной, странной и неприветливой. Она состояла из моториста – он однажды показал свою чумазую рожу и навсегда скрылся в трюме, юного черного паренька, который лопотал по-своему, ни черта не понимал по-английски и был прозван Максимкой, и здоровенного мужика в бакенбардах, который по утрам сидел на палубе и чистил железяки, очень напоминавшие детали ручного пулемета. Впоследствии мой товарищ Марк всё же разговорил его, и он оказался настоящим солдатом удачи, провоевавшим в Мозамбике десять лет за деньги. Еще имелись в наличии две одинаковые тайские девушки, которые появлялись, когда нас надо было кормить – всё остальное время они, похоже, содержались взаперти в капитанской каюте. Кормление являло из себя пытку – обеденный стол был прикручен на корме намертво, как и две длинные лавки вдоль него. Лавки отстояли от стола сантиметров на семьдесят, и дотянуться до тарелки было практически невозможно. К тому же шхуна очень плохо держала волну, тарелки то и дело летели на палубу, и тайки с каменными улыбками несли новые.

За сутки мы дошли до острова, встали на якорь с подветренной стороны – болтать наконец перестало – и занялись работой. Капитан поглядывал на нас, как на малых неразумных детей – он не понимал, чем мы занимаемся и зачем нам акулы. На вторые сутки я узнал, чем занимается он.