Рассказы старого лешего

— Алексей Никанорович, помните, вы меня устроили рисовать с микроскопа в зоологическом саду, — начала свой рассказ Мария Тимофеевна. — Надо смотреть и в микроскоп, и на рисунок, и туда, и сюда, и опять туда-сюда. Очень скоро у меня закружилась голова, стало тошно, я ослабела, я ничего не могла делать. Не окончив работу, с трудом побрела по дорожкам сада к выходу. На улице я вспомнила, что тут, совсем рядом, на Красной Пресне живут мои друзья. Когда я пришла к ним, они испугались моей бледности и слабости и скорей уложили в темной комнате на кровать. Когда я полежала и немного пришла в себя, я поняла, что у моих друзей гости и им не до меня. Если я выйду к гостям в таком ужасном состоянии, они испугаются и уложат меня опять, а мне надо скорей домой. Дома я покойно полежу, и все пройдет. Надо как-то подвеселить себя, уничтожить эту бледность, дать румянец лицу, подкрасить губы, убрать синяки под глазами. У меня были только акварельные краски. Я знала их расположение в ящике и смело стала, послюнив палец, в темноте подрумянивать свои щеки, кармином подкрасила губы, белилами закрасила синяки под глазами. Вот теперь у меня здоровый цвет лица и я могу показаться людям. Когда я вышла из темной комнаты в ярко освещенную переднюю, ко мне подошла хозяйка квартиры. Взглянув на меня, она ахнула и чуть не упала. «Мария Тимофеевна, что с вами?» Я бросилась к двери. «Куда вы бежите?! Иван Петрович, пойди скорей сюда. Я не знаю, что с ней!» Я не стала дожидаться Ивана Петровича и помчалась что есть духу по лестнице вниз, на улицу. Скорей домой. Был уже поздний вечер, и на улице было темновато. Редкие прохожие с удивлением смотрели мне вслед. Скорей, скорей домой. Только бы не упасть на улице. Я напрягала последние силы и мчалась мимо зоосада вверх к Садовой. Вот открытые ворота Краснопресненской пожарной части. В воротах толпятся солдаты. Увидя меня, они стали хохотать. «Эй, красотка, не беги, погости у нас!» Какие-то еще крылатые словечки летели мне вдогонку, я не стала слушать и припустила как только могла. Вслед солдаты хохотали и свистели. Вот наконец и Малая Бронная, вот и Гирши. Напрягая последние силы, добралась до второго этажа. Звоню. Отворяет сестра. Взглянув на меня, она покачнулась, отскочила… «Машка! Ты напилась. У тебя все лицо разбито!» Я упала на кровать. Когда утром я посмотрела в зеркало, я поняла и ужас моих друзей, и смех пожарников, и негодование моей сестры.

Мы откровенно хохотали.

— Спасибо за рассказ, Мария Тимофеевна. Недаром Антон Павлович Чехов любил слушать ваши рассказы. А теперь возьмите эту печеную картошку. Кушайте. Вот соль.

ОГОРОД

В Москве было трудное, голодное время.

— Если хотите, я с удовольствием отведу вам кусочек земли. Сейте, сажайте, Андрей вам вспашет, а остальное уж делайте сами. — Так была нам предложена помощь от наших друзей Березовских. Они жили на платформе Битца крестьянским хозяйством — мать и четверо детей. Всей семьей они обрабатывали маленький клочок земли, и обрабатывали хорошо, даже очень хорошо. Я с женой поехал туда, и мы горячо взялись за дело.

Три длинные грядки были нами тщательно обработаны, по шнурочку отбиты, по шнурочку посеяны. Мы обильно полили их и долго ими любовались.

Возле огорода ходила кобылка Машка и мирно щипала травку, молоденькую весеннюю травку. Она тоже любовалась нашими грядками. Ей они так понравились, что она решила на них поваляться. На беду, она завалилась хребтом между грядок. Ей было трудно подняться, и она долго билась, разрушая наши труды. Когда она поднялась на ноги — грядки потеряли свои четкие очертания, потеряли ровную поверхность. Мы со слезами попросили Машку удалиться. Тяжело вздыхая, мы принялись лопатой и граблями поправлять наши злополучные грядки. Все испорчено. Все перепутано. Теперь на грядках вырастет какая-то беспорядочная чепуха, и морковь, и лук, и свекла будут расти кучами и между грядок. Грустно. Пропала работа, а главное, пропали надежды.