Рассказы сновидца

Бывало, он являлся путешественникам, словно сон наяву, вдали на холме блестела под солнцем его твердыня, но потом откуда ни возьмись наплывали вдруг тучи или мгла; никому не удавалось подолгу смотреть на город или приблизиться к нему; впрочем, однажды случилось каким-то людям подойти к нему вплотную, до их лиц долетел печной дым, один случайный клуб дыма, не более, но они утверждали, что печь топили кедровыми дровами. Пришельцам помстилось, что живет там колдунья, бродит одиноко по дворам и коридорам мраморных дворцов, по-прежнему пугающе прекрасная, несмотря на свой восьмитысячелетний возраст; распевает вторую древнейшую песнь, которой научило ее море, и от одиночества из глаз ее, способных свести с ума целые армии, льются слезы; но она все равно не отзывает домой своих драконов — Каркассон строжайше охраняется. Порою она плавает в мраморном бассейне, в глубинах которого бежит бурная река, или целое утро лежит возле прохладной купели, медленно обсыхая на солнце, и глядит в водную глубь, волнуемую мощным потоком. Из неведомой ей дальней дали несется он сквозь подземные пещеры и, появляясь на свет в бассейне колдуньи, вновь уходит в землю и бежит дальше, к своему морю.

По осени воды потока, бывает, темнеют от снега, растаявшего еще весною в горах на краю земли, или же несут на поверхности прекрасные цветы, опавшие с горных кустов.

Когда вода в бассейне окрашивается кровью, волшебница понимает, что в горах идет война; но ей неизвестно, где находятся эти горы.

Стоит ей запеть, из черной земли, утверждает молва, начинают бить фонтаны, когда она принимается расчесывать волосы, на море поднимается буря, когда колдунья сердится, волки, осмелев, стаями спускаются к хлевам, а когда она печалится, море печалится тоже, и печаль их нескончаема. Каркассон! Каркассон!

Это самый прекрасный город из всех, какие только видело Утро; заметив его, Солнце вскрикивает от восторга; а Вечер, умирая, льет слезы, расставаясь с Каркассоном.

И Арлеон поведал им, сколько страшных опасностей подстерегает всякого, кто приблизится к городу, а дорога к нему неведома, так что отчаянный подвиг этот по плечу лишь настоящим рыцарям. И тут все рыцари встали и воспели сей великий подвиг. А Каморак поклялся богами, воздвигшими Арн, и честью своих воинов, что, живой или мертвый, но он до Каркассона дойдет.

Тогда поднялся предсказатель и, отряхнув и расправив одежды, вышел из зала.

И Каморак сказал:

— Предстоит многое обдумать, о многом посоветоваться и запастись провизией. В какой же день выступим?

И воины дружно крикнули в ответ:

— Сей же час!

И Каморак улыбнулся на это, потому что он лишь испытывал их. И тогда они сняли со стен свое оружие — Сикорикс, Келлерон, Аслоф, Уоул по прозвищу Топор, Хугенот-Нарушитель-Мира, Уолвуф-Отец-Войны, Тарион, Лурт-Боевой-Клич и многие другие.

Паукам, сидевшим в углах звеневшего голосами зала, и во сне не снился тот ничем не тревожимый покой, который их ждал впереди.

Вооружившись, дружина построилась и вышла из замка, а впереди всех шел Арлеон и пел о Каркассоне.

Жители же Веальда, насытившись, встали и отправились назад в свои хижины. Они не испытывали ни малейшей нужды в войнах и необычайных опасностях. Им хватало вечной борьбы с голодом.

Долгая засуха или суровая зима — вот с чем они сражались не на живот, а на смерть; если в овчарню забирался волк, для них это было подобно падению крепости, а гроза, под которой полегали хлеба, была для них коварной вражеской вылазкой. Насытившись, они медленно брели домой, наслаждаясь перемирием с голодом, а над ними раскинулся полог звездной ночи.

И на фоне сияющего звездами неба зачернели круглые шлемы воинов, поднявшихся на горный кряж, а потом, в долине, нет-нет и вспыхивали на стальных шлемах звездные блики.

Воины двигались за Арлеоном на юг, откуда всегда летели легенды о Каркассоне; так они и шагали в звездном сиянии, Арфист же шел впереди и пел.

Когда они отдалились от Арна настолько, что уже ни звука не долетело до них из города, и даже звона колокольного не слышали они, и свечи, допоздна горевшие в высоких башнях, уже не слали им свой печальный привет, в глухие часы этой дивной ночи, убаюкавшей все вокруг, усталость охватила Арлеона, и вдохновение покинуло его. Но отлетело оно не сразу. Исподволь возникало сомнение: а той ли дорогой идут они в Каркассон? Певец остановился ненадолго, подумал и снова вспомнил дорогу; но уверенность его сменилась мучительными усилиями припомнить старинные пророчества и песни пастухов об этом дивном городе. И тут, когда Арлеон повторял про себя слова песни, что пел странник, слышавший ее от пастушонка, пасшего коз на склоне горы где-то в далеких южных краях, усталость окутала его напряженно работавший ум, словно снег, что падает на извилистые, шумные даже ночью городские улочки, и все сразу стихает.