Рассказы (СИ)

— Туда же, братушка. Туда же. Чем ты лучше этих двух матерщинников? У тебя что, справка из диспансера? Или пробки в ушах? Прыгай.

— А м-может, н-не надо?

— Надо, Федя, надо.

Сиамец Федя на полусогнутых подошел к обрыву. Подрожал нерешительно на краю, глядя скорбно вниз.

— Ну… ты турок или не турок? Что ж ты державу срамишь?

Сиамец вздохнул и прыгнул.

Через минуту все три местных кошачьих авторитета обсыхали на песочке. Вова сидел на своем месте на скале и философически досматривал закат. Кошечки, штук двадцать, сидели вокруг Вовы и заискивающе мурлыкали, мол, ты теперь наш хозяин. Приказывай, мол, нам что делать. Мы, мол, на все готовы. И всё такое прочее. Вот они, женщины… Вот она, женская верность…

Но Вова был непреклонен. Потому что там, в далекой России, у него была своя любовь. Любовь на всю жизнь. Кошка Мотя из дома 11 корпус 2, квартиры 166. Камышовая красавица с прекрасными зелеными глазами, каждый год рожавшая от Вовы замечательных чистокровных камышовых котят, которых продавали на птичьем рынке. И котята-мальчики все получались здоровые, сильные, спокойные и бесстрашные, как Вова, а котята-девочки — зеленоглазые, добрые и плодовитые, как Мотя.

И Вова смотрел на догорающий закат и вспоминал свою Мотю. И в глазах Вовы светились два солнца настоящей любви.

В эту поездку мы еще несколько раз заезжали вечерами в Фазелис. Вова задумчиво провожал солнце на своей скале, а мы с Ариной Петровной сидели на старинных ступенях амфитеатра, среди робкой ретуши средиземноморских сумерек, и слушали море, цикад и сосны.

В последний раз, перед отъездом, Вова простился с гаремом. Он говорил: «Ну, прощайте, Фатьма, Зухра, Лейла, Гюльчатай…»

А местные коты молча сидели в стороне, стыдливо отвернув морды. На них Вова даже не обращал внимания. Сквернословы, что с них взять?

А потом мы приехали в Москву.

Я часто хожу в гости к Вове и Арине Петровне. Глажу Вову за ухом, за тем, что не отгрызано. А он трется об меня и урчит: р-р-р-р… Бархатисто так, певуче. И это урчание напоминает нам с Ариной Петровной вечерний Фазелис: как будто тихо шелестят сосны, пенясь, шипит прибой, и далеко, за развалинами древних терм, миллионами крошечных колокольчиков любви дребезжат цикады.

И, почесывая Вову за ухом, я частенько спрашиваю его:

— А помнишь, дружище, твое взятие Фазелиса?

Вова некоторое время недоуменно смотрит на меня своими крыжовниками, а потом, вспомнив и хитренько прищурившись, урчит и мяукает, махнув лапой:

А… Ты пррро это?… Еррррунда… Прррросто рррразмяу-мяу-мялся мяу-мяу-малость…

Сублимация Эдиповна и другие

Как говорит мой приятель Гриша Циплер, шеф-повар ресторана «Обжорный ряд», «я, конечно, очень люблю вареную морковь, но не настолько, чтоб ее есть».

Рискую навлечь на себя гнев миллионов, но примерно то же самое я могу сказать о науке психологии. Я, конечно, очень уважаю психологов, но не настолько, чтобы им верить. По крайней мере — большинству из них.

Настоящие психологи, разумеется, существуют, но их в процентном отношении примерно столько же, сколько настоящих поэтов среди пишущих стихи графоманов.

Сейчас психологов больше, чем людей. Все хотят быть психологами. А это в высшей степени подозрительно. Микробиологами или инженерами-сопроматчиками хотят стать немногие, а психологами — все. А также дизайнерами и стилистами. Крайне подозрительно.

Несколько лет назад, видя, что буквально все вокруг меня стали матерыми психологами, а я до сих пор не отличаю «меланхолика» от «сифилитика», я честно и основательно засел за психологию. Фрейд, Юнг, Фромм, Лакан, Маслоу…

Я девушка дисциплинированная. Изучать так изучать.

Я честно обложился психологической литературой и приступил.

Сначала, для разминки, решил почитать что-нибудь популярное. «Двести советов как стать успешной стервой». «Дистанктные вампиры и как с ними бороться». «Замочи свои фобии и начни зажигать». «Фэн-шуй служебного флирта». «Твое либидо тебя бережет»… И тому подобное.

Через неделю у меня началось отчетливое несварение мозга.

А еще я понял, что такие брошюрки я мог бы легко писать и сам. По штуке в день. Если, конечно, за хорошие деньги. От такого занятия рано или поздно обязательно заболеешь какими-нибудь шизопараноидальными психотопотунчиками. Но ради денег — можно бы и рискнуть.

Кстати, чем-то подобным, хотя и не в области науки о топотунчиках, лет семь-восемь назад я уже занимался в одном женском глянцевом журнале.

Это было еще до кризиса, когда у каждой нефтяной трубы было по сто присосок в виде глянцевых журналов. Для отмывки денег и чтобы занять чем-нибудь жен и родственников бизнюков, которые все поголовно (жены и родственники, а не бизнюки) хотят иметь свои журналы или на худой конец вести колонки по психологии, дизайну и моде.

Мне позвонил замглавреда одного из таких присосочных журналов некто Сева Млямлин, племянник одного мебельного магната, который (Сева, а не магнат) писал в журнале под псевдонимом Элеонора Разумянская.

С Севой мы были вместе на военных сборах. Млямлин отметился тем, что за сорок дней сборов так ни разу и не помылся.

Сева сказал: