Рассказы. Сборник

Остается лежать, стараясь найти удобное положение и прикрываться не сильно, чтобы снова не вспыхнул приступ …

Не забудутся никем

Праздник губ, обиды глаз …

Память – жестокая штука.

Я совершенно не помню того стремительного броска в Ленинград.

Поезд? Самолет? Вокзал?

Помню двор-колодец, дом времен Достоевского, узкую крутую лестницу, крохотную комнатку и узкую старушечью кровать, металлическую и неровную …

Что это было?

Тихой болью отзывается во мне …

А вспоминается почему-то ранний завтрак в кафе на Невском и неожиданная встреча там со знакомыми сотрудниками из нашего техотдела.

Они сидели через несколько столиков от нас – он и она, смущены …

Издали приветствуем друг друга руками …

Здороваться не стали, тем более с моей спутницей они знакомы не были …

А ее срочно вызвали в Москву …

Несколько дней в Ленинграде совершенно стерлись из памяти, хотя мы где-то бывали, куда-то ездили …

Первый раз в Ленинграде, и такой город!

Эту линию колен

Целовать в последний раз …

Признаться, и этого не было.

А что было? И когда?

Было это в далекой древности и теперь это меня не волнует – возможно, к сожалению.

Тем, кто за словами не чувствует мелодию так как это чувствую я, читать это трудно.

Зато я не просто читаю, а слышу за словами мелодию …

Лежать в ее коленях головой …

Это не оттуда? Да. Но все равно это Жека, Жека Григорьев …

После? Встретились пару раз.

Она вышла замуж, с мужем уехала. Затем её не стало …

Волнует? Конечно …

Меня волнует как сесть на постели, встать на ноги, одеться.

И при этом не задохнуться, не свалиться обратно в постель, добрести до туалета …

И крики молодой луны меня беспокоят редко, под настроение, хотя во время приступа могут и помочь быстрее отдышаться …

Интересно, как это умирают от остановки сердца?

Если сердце перестанет качать кровь в мозг, то мозг должен бы взбунтоваться и начать бороться за выживание, а как?

Говорят, хороша смерть во сне – заснул и не проснулся.

Хорошо бы – и мне и окружающим забот меньше.

А то беспомощность, лишние хлопоты, излишние страдания всем окружающим и мне тоже …

А так – уснул и не проснулся. И все дела.

Болью отзываются во мне

Этой молодой луны

крики …

Кто-то недавно сказал, что по существу есть только ЛЮБОВЬ и СМЕРТЬ.

А ЖИЗНЬ – это только слова.

Только …

Это было во сне

Этот небольшой тупиковый переулочек был поистине странным.

Когда-то стояли по его сторонам маленькие домики и текла в них маленькая, но нормальная жизнь. А потом отдали это место под организации с номерами – с одной стороны переулочка разместилась одна организация, точнее один п/я, с другой стороны – другой п/я, а торец замкнул третий п/я.

Поскольку у каждой организации был «крутой» руководитель, эти организации долгое время друг друга в упор не видели, соревнуясь в важности и независимости, а потом уже было поздно…

Из старых двухэтажных домиков сохранились остатки только по бокам, а торец замкнул новый могучий корпус безликой архитектуры, раскинувший крылья в стороны от переулка. У каждого п/я был свой парадный вход-выход с вахтерами на разные улицы, довольно далеко друг от друга и от переулочка, но каждый п/я сохранял глухие ворота и глухую стальную дверь в этот узкий переулок.

А так как за чистоту переулка спрашивали сразу с трех директоров, то в переулке было чисто и пусто, и только брусчатку закатали в асфальт, сравняв проезжую часть с бывшими некогда тротуарами …

А суть сна, приснившегося мне была в том, что мне дали на прочтение некую рукопись диссертации, чтобы я просмотрел и проверил математику.

И я разглядываю страницы, целиком заполненные интегралами с минимумом слов, и обалдеваю от скрытого за формулами смысла.

Чтобы хоть чуть-чуть передохнуть я через окно вышел в переулочек – это был почти внутренний двор, далекий от города, и тихий. Там всегда можно было найти табурет или даже старое кресло из зрительного зала, и я с комфортом устроился с рукописью.

Потом ко мне подошел знакомый сотрудник, вышедший покурить, потом наш начальник, увидевший нас в переулке.

Они присели рядом, закурили, заглянули в развернутые страницы.

Выкладки вызвали сомнение, недоумение и даже спор.

Подошел знакомый с другой стороны переулка – из другого ящика, что было совершенно нормально несмотря на все условия секретности в каждом п/я …

Через некоторое время над выкладками спорили два члена-корреспондента и один полный академик и еще куча умников из всех трех организаций.

Но спор требовал мела и доски – мел быстро нашли, но отказались от асфальта и начали писать на глухих стальных воротах в торце переулка. Писали долго, спорили много, стирали и писали снова – без чинов, не считаясь со званиями.

И когда прослеживался смысловой тупик, то после некоторого молчания из задних раздавалось «Да пустите же меня!» и на воротах появлялась новая запись, а старую стирали галстуком кого-то из академиков.

Конечно, сборище вызвало зрителей в немногочисленных незамазанных белилами окнах, а потом даже один из начальников первого отдела выбежал и попытался навести порядок.

Но академики послали его по известному адресу и он увял, отойдя к началу переулка.