Рассказы (сборник)

Дети, естественно, рассказывали об этом дома несколько иначе, и звучало это так, что любой бывший солдат — злодей. Старик Грауманн пришел в неистовство, отправился в школу и в присутствии детей потребовал от учителя объяснений. А когда тот не стал кричать в ответ, а попытался все объяснить, старик едва сдержался, чтобы не выволочь его из-за учительского стола. Потом он запретил учителю переступать порог его дома, а младшей дочери запретил любое общение с человеком, так крепко его обидевшим. А еще он восстановил против учителя других крестьян, потребовал от бургомистра отставки учителя, а когда Людвиг Грауманн поддержал учителя, прекратил всякие отношения с сыном.

Мнения в общине разделились. Молодые крестьяне и переселенцы почти все были по горло сыты игрой в войну, но большинство стариков соглашалось с Генрихом: все они не хотят войны, но солдаты — это уж вопрос германской чести. А то, что творилось в Польше и в России, — дело рук СС. В соседних деревнях придерживались того же мнения.

Новый учитель Кнооп пережил тяжелые недели. Так как попытки привлечь его к ответственности за оскорбление их семей ни к чему не привели, они постарались испортить ему жизнь, так сказать, приватно. Они лишили его мелких льгот, которыми он пользовался до сих пор: перестали приглашать к воскресному обеду, на пирог, перестали подвозить его, снабжать топливом и так далее. Однако все эти меры не сломили господина Кноопа — ведь он находил поддержку у молодежи и переселенцев. Но его стали избегать дети. Сначала они послушались учителя, бросили играть в войну и петь марши гитлеровских времен, но сделали это не столько по убеждению, сколько из почтения к нему или из боязни: ведь как-никак он учитель. А потом они стали слушаться своих отцов и снова начали играть в войну: им доставляло удовольствие подрывать и без того уже пошатнувшийся авторитет учителя.

Когда по просьбе бургомистра ландрат прочитал нотацию старику Грауманну и пригрозил ему административными мерами, приспешники Грауманна заколебались. Тогда Генрих нашел выход: уверенный, что все дело в этом учителе Кноопе, Генрих надумал так его умучить, чтоб тот бежал из Клеббова куда глаза глядят. Раздумывая, как бы получше организовать эти мучения, Генрих Грауманн набрел на мысль о краеведении и народном творчестве, которыми тоже занимались в новой школе. Вот пусть-ка попробуют его в чем-нибудь упрекнуть!

Взять к примеру старые считалочки, вроде «Эни-бени, трибабени» или «Между нами, дураками» и так далее. Старые считалочки со времен Тридцатилетней войны вместе с народом выдержали все удары судьбы, пережили они и последнюю войну. И сейчас в Клеббове немецкие ребятишки из Судет учатся по ним правильно говорить и чувствовать по-нижненемецки, а старики видят, как уменьшается возникшая поначалу пропасть между местными жителями и так называемыми чужаками. Так по крайней мере говорил на школьном вечере учитель Кнооп. Он же разучил с ребятами несколько старых народных песен.

Когда ландрат опять приехал в Клеббов, он увидел, как стайка детишек, бежавших по улице, остановилась возле какого-то старика. Это был Клеббовский Бык. Он сделал вид, что не замечает ландрата, заговорил с детьми, они хихикали или хохотали в голос, переглядывались и снова заходились от смеха. А потом до слуха ландрата донеслись слова старого Грауманна:

— Если будете петь не то, что надо, в субботу останетесь без пирога!

Дети, по-видимому, решили спеть то, что надо. Только они, казалось, пребывают в сомнении: знать бы, какое оно, «то, что надо», они бы все правильно спели. Старик рассердился и крикнул:

— Да вы что, сдурели?! Я имею в виду песню про служку Кноопа!

Дети запели, сперва еще неуверенно, потом все громче и звонче:

Эне-мене, тири-бом,
что за буря, что за гром?
Это бьют не барабаны,
не грохочут ураганы,
то у Кнопа нынче в брюхе
заурчало с голодухи.
Эне-мене, тири-бом, вот так гром![19]

Они визжали и смеялись, забыв всякий страх, снова и снова повторяли песню. Продолжая петь, они потянулись дальше и остановились у школы, а старик Грауманн смотрел им вслед, довольный, сияющий. Затем он притворился, будто только сейчас заметил ландрата, и направился к нему. Дружески протянул ему руку и насмешливо осведомился:

— Ну, что вы теперь скажете? С этой песенкой я его выживу из Клеббова, — и он указал на здание школы.

Ландрат сперва не понял, в чем дело:

— Ну да, хоть немного и грубовато, но в конце концов это старые считалки, мы их тоже в детстве распевали.

Старик подмигнул ему.

— Я вот только их немножко переделал, стишки-то.