Рассказы (сборник)

И вот он умер. Сколько ему было лет? «В возрасте семидесяти одного года скончался…» Странно все-таки, что и жена его не писала мне последние пять лет. Я вертел в руках объявление о смерти. Там ее четким мужским почерком было приписано: «Я была бы рада, если бы Вы зашли к нам в Ваш следующий приезд в Гамбург. Я не могу разобраться в одном деле. Собственно, это старая история. Но Карл, который всегда был Вам так благодарен, в последнее время, казалось, поистине ненавидел Вас».

Мы познакомились в годы инфляции в Америке, в предгорье Кэтскил, в городке Флайшменс в летнем пансионате «Золотая калитка». Там я работал механиком и по вечерам сиживал частенько с немецкими эмигрантами — официантами, шоферами и мойщиками посуды, выслушивал разные исповеди, так как почти все служащие пансионата были «из бывших»: студенты, офицеры торгового флота, продавцы, воспитательницы, разъездные агенты, все это — не имеющие работы люди, так называемых гражданских профессий, которые в Гамбурге или Бремене нанимались на американские суда в качестве подсобной силы для работы на палубе и в кухне и после нескольких рейсов высаживались на том берегу, в Америке, чтобы попытать счастье в этой стране чудес. Начинали обычно с судомоек, с мойщиков посуды. За это они получали пятьдесят, шестьдесят, семьдесят долларов в месяц на всем готовом. А так как из-за инфляции в Германии это были бешеные деньги — они убеждались в этом, читая восторженные письма из дому, если им удавалось послать туда несколько долларов, — то большинство из них уже потому, что имели несколько настоящих долларов в кармане, чувствовали себя на пути к успеху и бессовестно хвастались, шумели, галдели, читали гангстерские журналы, покупали всякую дрянь, превозносили Americain Life[16] и напропалую тратили так трудно заработанные центы. Он этого не делал. Поэтому да еще и потому, что он всегда был серьезен, неразговорчив, а может, оттого, что ему уже было за сорок и он не играл в покер, хотя глаза его выдавали желание выиграть, он особенно привлек мое внимание, и однажды вечером, когда я встретил его в лесу, он рассказал мне о своей судьбе.

Он был высокий, широкоплечий, немного неуклюжий; после окончания гимназии хотел изучать ботанику, но по семейным обстоятельствам ему пришлось стать торговцем. В Гамбурге он был бухгалтером на фабрике конторских книг, где он и учился. Воевал, был ранен и рад, что так легко отделался. После войны предприятие разорилось и он остался без места. Затем — коммивояжер одного из бывших клиентов, да к тому же в сорок два года женился. Двое детей. Новая фирма тоже обанкротилась, он снова без места. Торговал разным товаром на черном рынке. Кто-то донес, арестовали, потом освободили. Пробавлялся случайной работой, но из-за физического увечья его каждый раз увольняли. Наконец, рабочий кухни на американском пароходе. Три месяца назад высадился в Нью-Йорке, чтобы больше и быстрее заработать доллары. Если где-то и устраивался, то вскоре его снова увольняли, потому что он был слишком стар. А жене там, на родине, всего двадцать пять. Итак, мойщик посуды в летнем пансионате за городом. До праздника труда, до начала сентября. А дальше? Он мрачно посмотрел на меня: «Вы давно в этой стране — что же дальше?»

Да, что дальше? Ну а дальше, вероятно, та же судьба, что и у тысяч других. Как только проходило время отпусков, здесь, за городом, закрывались отели, а это значило — обратно в Нью-Йорк; но там было полно мойщиков посуды помоложе. Другой работы, уж конечно, не найдешь, а так как в Нью-Йорке на большие суда для рейса в Европу вспомогательный персонал не нанимали, то едва ли имелись какие-либо шансы снова вернуться в Германию. Может быть, даже никогда. Не имело никакого смысла приукрашивать его будущее, он сам все знал. Но я все-таки попытался. Безуспешно. Став нелюбезным и вздорным, затем задиристым и злобным, наконец, полностью безучастным, человек этот на глазах погибал.

Так мог бы выглядеть только человек, приговоренный к пожизненному заключению и хорошо понимающий свое положение.

Поэтому я чрезвычайно удивился, когда недели через две он однажды вечером снова подошел к своим товарищам по работе и, казалось, вел себя вполне непринужденно. Он чувствовал себя раскованно, но был весел, хотя в этом настроении и угадывалась какая-то напряженность. К моему удивлению, он даже присоединился к играющим в покер, а за игрой как бы между прочим говорил о возможности вернуться в Германию. «Но ведь вы хотели бы поехать домой, только если бы выполнили намеченное!» — возразил я ему. Он замолчал почти испуганно.

А потом, после игры, когда мы остались с ним одни, он рассказал мне, что дома у него произошли кое-какие перемены и ему нужно возвращаться. Жена написала, что если бы он приехал через три месяца и привез с собой капитал всего лишь в тысячу долларов, то ему представилась бы счастливая возможность стать совладельцем новой фабрики конторских книг его бывшего шефа. Тот сам заговорил с ней и подчеркнул, что такой возможности больше не представится.