Рассказы [Сборник]

Мальчику удалось ослабить ремень, и мужчина осторожно высвободился из пут. Когда он спустился и попытался встать, ноги подогнулись, и он упал вместе с девочкой прямо в грязь.

— Не ушиблась?

— Нет.

Он огляделся. Становилось светло, и он уже мог видеть горы на западе: оказалось, что между ними и горами больше нет воды. На востоке картина была другой: Салтонского моря больше не существовало. С севера на юг до самого горизонта простиралась спокойная водная гладь.

Потом он увидел свою машину. Старое русло было сухим, только кое-где остались небольшие лужицы. Он пошел к машине — в основном чтобы размять ноги, а заодно и посмотреть, нельзя ли ее запустить. И там он увидел бродягу.

Тело бродяги лежало около правого заднего колеса, прибитое к нему потоком. Он пошел к детям.

— Не подходите к машине, оставайтесь здесь. Мне надо кое-что сделать.

Ключи все еще торчали в замке зажигания. Он с трудом открыл багажник и вынул короткую лопатку, которую держал там на всякий случай.

Получилась не совсем могила, а скорее неглубокая канавка, только чтобы положить туда тело и присыпать его сверху. Он поклялся, что вернется и сделает все как следует. А сейчас некогда: с приливом вода могла вернуться. Надо было идти в горы.

Засыпав тело, он позвал детей. Нужно было сделать еще одну вещь. Вокруг валялись обломки деревьев, какие-то палки. Он подобрал два шеста разной длины, в машине среди инструментов нашел моток проволоки.

Этой проволокой он примотал короткий шест к длинному, чтобы получился крест, и воткнул этот крест в землю около могилы.

Он отошел и оглянулся назад. Какое-то время губы его беззвучно шевелились, затем он произнес вслух:

— Пошли, ребята. Надо выбираться отсюда.

Он поднял девочку на плечо, взял мальчика за руку, и они двинулись на запад, а солнце сияло им в спину.

«Все вы зомби…»

22.17 Временная зона V (ВСТ) 7 ноября 1979, Нью-Йорк, бар «У Папули»: Я надраивал коньячную рюмку, когда вошел Мать-одиночка. Я отметил время — 10 часов 17 минут пополудни пятой зоны (или по восточному времени), 7 ноября 1970 года. Темпоральные агенты всегда отмечают время и дату. Обязаны.

Мать-одиночка был парнем двадцати пяти лет, не выше меня, с лицом подростка и раздражительным характером. Мне его вид не понравился — и никогда не нравился — но именно его я прибыл завербовать, Этот парень был моим, и я встретил его своей лучшей барменской улыбкой.

Наверное, я излишне привередлив. Не такой уж он и зануда, а прозвище свое заработал из-за того, что если какой-нибудь любопытный тип интересовался, чем он занимается, он всегда отвечал; «Я мать-одиночка», И если был зол на весь мир меньше обычного, иногда добавлял: «…за четыре цента слово. Я пишу исповеди для журналов».

Если настроение у него оказывалось паршивое, он пытался кого-нибудь спровоцировать на оскорбление, Дрался он жестоко, насмерть, как женщина-полицейский — одна из причин, по которой он мне стал нужен. Но не единственная.

Он уже успел нагрузиться, и по его лицу было ясно, что люди сегодня отвратительны для него больше обычного. Я молча налил ему двойную дозу «Старого нижнего белья» и оставил бутылку на стойке. Он выпил и налил себе еще.

Я протер стойку.

— Как жизнь у Матери-одиночки?

Его пальцы стиснули стакан. Мне показалось, что сейчас он швырнет его в меня, и я нашарил под стойкой дубинку. Занимаясь манипуляциями во времени, стараешься предвидеть любую неожиданность, но тут замешано столько разных случайностей, что никогда нельзя идти на неоправданный риск.

Я увидел, что он расслабился на ту самую малость, которую нас учили подмечать в тренировочной школе Бюро.

— Извини, — сказали. — Просто хотел спросить, как идут дела. Считай, что спросил какая сегодня погода.

— Дела нормальные, — кисло отозвался он. — Я кропаю, они печатают, я ем.

Я плеснул себе и склонился к нему.

— Знаешь, — сказали, — а у тебя здорово получается — я кое-что из твоей писанины прочел. Ты изумительно хорошо понимаешь женский взгляд на мир.

Тут я допустил прокол, но пришлось рискнуть — он никогда не называл своих псевдонимов. Но он успел достаточно накачаться, и поэтому вцепился только в последнюю фразу.

— Женский взгляд! — фыркнул он. — Да, я знаю, как бабы смотрят на мир. Еще бы мне не знать!

— Неужели? — усомнился я. — Сестры?

— Нет. Могу рассказать, только ты все равно не поверишь.

— Брось, — мягко отозвался я, — барменам и психиатрам прекрасно известно, что нет ничего более странного, чем правда. Знаешь, сынок, если бы тебе довелось выслушать все то, что мне рассказывали… считай, богачом бы стал. Поразительные были истории.

— Ты и понятия не имеешь, что такое «поразительное»!

— Да ну? Меня ничто не удивит. Я всегда смогу припомнить байку и похуже. Он снова фыркнул.

— Спорим на то, что осталось в бутылке?

— Ставлю полную, — принял я вызов и поставил бутылку на стойку.

— Валяй…