Рассказы [Сборник]

Впервые в истории высшая политическая сила должна была действовать без механизма корректировки и сбалансирования извне. Маннинг попытался усовершенствовать эту власть, но его не покидало щемящее подсознательное чувство того, что сделать это не под силу человеческой природе.

Состав Комитета пополнялся очень медленно, имена будущих его членов сообщались сенату лишь после долгого обсуждения каждой кандидатуры Маннингом и президентом. Директор Красного Креста, маленький никому не известный историк из Швейцарии и доктор Игорь Римский, который независимо от ученых лаборатории Карст – Обри разработал технологию получения «пыли», а потом уже после «опыления» Москвы обнаруженный американской полицейской службой в тюремной камере – вот эти трое были единственными иностранцами в его составе. Остальные имена вам хорошо известны.

Ридпат и его лаборатория, естественно, превратились в группу технических советников Комитета; из армейских и флотских летчиков набрали первых патрульных. Далеко не все из наличного летного состава годились для этой цели; их биографии подвергались тщательному изучению, их привычки и круг знакомых скрупулезно проверялись, их умственная деятельность, их эмоциональный настрой были протестированы с применением самых современных методов психологического анализа, хоть эти методы сами по себе были не так уж надежны. Окончательное решение о зачислении в патруль зависело от двух личных собеседований – одного с Маннингом, другого – с президентом.

Маннинг сказал мне, что больше всего он доверяет президентскому впечатлению о характере будущих патрульных, даже больше чем ассоциативным и прочим проверочным тестам, изобретенным психологами. У него чутье, как у гончей, говорил он, за свои сорок лет работы в сфере практической политики он встречал больше жуликов, чем мы с тобой, вместе взятые, увидим за всю жизнь, и каждый из них пытался ему что-то всучить. Да он их на ощупь в темноте опознает.

План на дальнюю перспективу включал также открытие училищ для подготовки кадетов-патрульных, училищ, куда принимались бы юноши любой расы, любого цвета кожи или национальности, которые после окончания учебы направлялись бы охранять мир в любой стране, кроме своей собственной. В родную страну патрульные не могли бы вернуться вплоть до окончания срока службы. Из таких вот людей и предполагалось создать подразделение искусственно лишенных родины янычар, ответственных лишь перед Комитетом и всем Человечеством и спаянных воедино тщательно культивируемым представлением о Чести Мундира.

Такая идея могла сработать. Если бы Маннингу дали еще двадцать лет жизни и деятельности без помех, его оригинальный план можно было бы осуществить.

Кандидатура на пост вице-президента на предстоящих выборах получила одобрение в результате политического компромисса. Этот кандидат в вице-президенты, принадлежавший к числу твердокаменных изоляционистов, с самого начала находился в оппозиции к Комитету мира, но выбирать приходилось между ним и расколом в рядах партии, да еще в год, когда оппозиция особенно набрала силу. Президента избрали снова, но число его сторонников в конгрессе явно поубавилось; только право вето дважды спасло от отмены Закон о мире. Вице-президент не делал ничего, чтобы помочь президенту, хотя на публике еще никогда не выступал в роли мятежника.

Маннинг пересмотрел свои планы с целью закончить разработку детальной программы уже к концу 1952 года, поскольку было очень трудно предвидеть, каков будет характер будущей администрации.

Мы оба страшно устали от работы, и я начал понимать, что мое здоровье ушло безвозвратно. Причину не пришлось искать далеко – кинопленка, приложенная к моей коже, темнела уже через двадцать минут. Я страдал от кумулятивного отравления маленькими дозами радиации. Оформившихся раковых опухолей, которые поддавались бы операции, не было, но отмечалась систематическая деградация функций всех органов и тканей. Средства излечения отсутствовали, но зато у меня была работа, которая ждать не могла. Свое состояние я связывал преимущественно с той неделей, которую провел, сидя на контейнерах, сброшенных потом на Берлин.

17-го февраля 1951 года я пропустил срочное телевизионное сообщение о крушении самолета, в котором погиб президент – в это время я валялся больным дома. Маннинг теперь требовал, чтобы я каждый день после обеда отдыхал, хотя от дежурства меня не освобождали. Поэтому я впервые услышал о несчастье от своей секретарши, только когда вернулся в офис, и тут же бросился в кабинет Маннинга.

В этом свидании было нечто нереальное. Мне показалось, что мы каким-то образом сместились во времени к тому дню, когда я только что вернулся из Англии, ко дню, когда умерла доктор Карст. Маннинг поднял взгляд.

– Здравствуй, Джон, – сказал он.

И как тогда, я положил ему руку на плечо.

– Не принимайте так близко к сердцу, шеф.