Рассказы [Сборник]

Представьте себе худшие из грибковых заболеваний кожи, которые вы когда-либо встречали, — стригущий лишай, чесотку, паршу, бластомикоз, споротрихоз. Добавьте к этому ваше представление о плесени, о влажной гнили, о питании гнилыми поганками. Затем представьте себе всех этих паразитов в их ускоренном движении: нарисуйте себе картину, как они кишат у вас прямо на глазах и атакуют вас — подмышки, глазные яблоки, мягкие влажные ткани вашего рта, как они устремляются в ваши легкие…

Первая экспедиция на Венеру целиком погибла. Со второй поехал врач, у которого было достаточно воображения, чтобы запастись довольно большим, как ему казалось, запасом салициловой кислоты и ртутного салицилата, а также маленьким ультрафиолетовым излучателем. Трое из участников этой экспедиции вернулись.

Но широкая колонизация требует приспособления к окружающей среде, а не изоляции от нее. Луна-Сити на первый взгляд может служить отрицанием этой аксиомы, но так только кажется. «Лунатики» всецело зависят от воздушного котла, вмещающего лишь пространство их герметически закупоренного города. Но Луна-Сити не является самоснабжающейся колонией. Это всего-навсего аванпост, обсерватория, место для разработки недр, станция для снабжения горючим.

Венера — колония. Колонисты дышат воздухом Венеры, едят ее продукты, подвергают свою кожу действию ее климата и себя — всем опасностям, таящимся в ее природе. При этом обитатели Земли могут жить только в холодных полярный районах Венеры, где климат напоминает джунгли Амазонки в жаркий день, во время сезона дождей. Здесь они босиком шлепают по болотам, не избегая главных опасностей новой среды. К этому их и готовят.

Уингейт съел свой обед — удовлетворительную, но пресную и грубо сервированную пищу — и закусил кисло-сладкой дыней; он съел такую огромную порцию, что в чикагском ресторане за нее взяли бы столько же, сколько стоит хороший обед для средней семьи. Устроившись на ночь в отведенном ему месте, он попытался разыскать Сэма Хоустона Джонса, но не мог найти никаких его следов, и никто из завербованных не мог припомнить, чтобы его видели. Один из служащих карантина посоветовал Уингейту разузнать о своем друге у агента Компании. Уингейт так и сделал — в своей обаятельной манере, которой он умел пользоваться, имея дело с мелкими служащими.

— Приходите завтра утром. Будут вывешены списки.

— Благодарю вас, сэр. Извините, что потревожил вас, но я не могу найти моего друга и беспокоюсь, не заболел ли он или не случилось с ним что-нибудь. Не могли бы вы мне сказать, нет ли его в списке больных.

— Что ж… подождите минуту, — служащий стал водить пальцем по своим записям. — Хм… вы говорите, он был на «Вечерней Звезде»? — Да, сэр.

— Нет, он не… Мм, нет… О да, вот он! Он здесь не сходил.

— Что вы сказали?

— Его отправили на «Вечерней Звезде» дальше, в Новый Оклэнд, Южный полюс. Он был нанят как помощник машиниста. Если бы вы мне это сказали, я бы сразу сообразил. Все рабочие-металлисты из этой партии посланы на новую Южную электростанцию.

Через минуту Уингейт достаточно овладел собой, чтобы произнести:

— Очень благодарен за вашу любезность.

— Ничего, пожалуйста. — Служащий отвернулся.

— Колония Южного полюса! — пробормотал Уингейт. — Колония Южного полюса…

Его единственный друг — на расстоянии двенадцати тысяч миль. Теперь Уингейт почувствовал себя совершенно одиноким-одиноким, обманутым, покинутым. За время, прошедшее между его пробуждением на борту корабля и встречей с Джонсом, у него не было возможности ясно оценить свое тяжелое положение. Он еще сохранял высокомерие светского человека, инстинктивное убеждение в том, что все это несерьезно: такие вещи просто не случаются с людьми, во всяком случае, с людьми известного круга.

Но с тех пор его человеческое достоинство было столько раз оскорблено и унижено (особенно постарался жандармский офицер), что он уже не был так уверен в том, что застрахован от несправедливости или произвола. Постриженный и вымытый помимо своей воли, лишенный своей одежды и облаченный в тропические рабочие штаны, увезенный на миллионы миль от своей привычной социальной среды, вынужденный подчиняться приказам людей, равнодушных к его чувствам и заявляющих свои права на его личность и поступки, и вот теперь отрезанный от общения с единственным человеком, на поддержку которого он мог рассчитывать, Уингейт понял, наконец, с отчетливостью, от которой похолодел, что с ним, с ним, Хэмпфри Бэнтоном Уингейтом, преуспевающим адвокатом и членом всех юридических клубов, теперь может случиться все, что угодно.

— Уингейт!

— Это вы, Джек? Продолжайте, не заставляйте их ждать!

Уингейта протолкнули в пролет двери, и он оказался в переполненном помещении. Более тридцати человек сидели у стен. У стола, рядом с дверью, сидел служащий, занятый своими бумагами. В центре, возле невысокой, ярко освещенной трибуны стоял человек с чрезвычайно бойкими манерами. Служащий у двери поднял глаза и бросил Уингейту:

— Поднимитесь туда, чтобы все могли вас видеть! — Он указал на трибуну.