Рассказы разных лет

— В дозоре, в кустах лежал. У нас такое правило: один ходит, другой в кустах ползет. В случае чего — ошибок не будет.

— Я и вижу, что без ошибки. От одного уха до другого, — засмеялся я. — Ну и что же дальше?

— А дальше следует такая картина. Походили наши ребята — к ним еще трое на выстрел подоспели, — пошарили по кустам и нашли сначала саперную лопатку, потом ямку свежевырытую, а в ней — фрицевский парашют…

— Где он? — спросил я.

— Пока там. Я возле ямки караул поставил и сейчас же сюда явился. Также и фрица приказал пока не трогать.

— Молодец, лейтенант! Правильно поступили. Что нашли у убитого?

— Карманный фонарик, записную книжку и вложенную в нее исписанную бумагу. Письмо вроде, — протягивая мне аккуратно связанный сверток, ответил лейтенант.

— Сейчас мы поедем туда. Кто-нибудь из немцев знает об этой истории?

— Никак нет. Место глухое, кругом лес, и только посреди небольшая полянка. Дорога в стороне, немцев поблизости не бывает.

— И отлично. Надо, чтобы бойцы навесили на рты крепкий замок. Понятно?

— Так точно, понятно, товарищ гвардии подполковник!

— Вы какое окончили военное училище? — поинтересовался я.

— Никакого, товарищ гвардии подполковник. За отличие в боях произведен в офицеры. — Он помолчал и, хитро улыбнувшись, добавил: — Уже пятнадцать дней.

Я пожал ему руку и пошутил:

— Ну, если так пойдет дело, товарищ Рябцев, быть вам вскоре генералом.

И мы, смеясь, вышли из комнаты и спустились вниз, к поджидавшей машине.

Уже сидя в автомобиле, я вызвал из приемной старшину и предупредил его, что выезжаю ненадолго по срочному делу.

— Прекратите прием посетителей до моего возвращения. Смотрите, старшина, в оба!

— Есть, смотреть в оба! — гаркнул Глебов, вытягиваясь во фронт.

Немец лежал, подобрав под себя левую ногу и раскинув руки. Я наклонился над ним. Несмотря на седые виски, он вовсе не был стариком, как назвал его лейтенант. Это был мужчина лет сорока с холеным, интеллигентным лицом, так не гармонировавшим с его грубой, рабочей одеждой.

— Раздеть его! — приказал я.

Под костюмом рабочего мы обнаружили тонкое шерстяное белье. На кальсонах стояло клеймо «Рим. Карачиола-Экстра». Странный рабочий в дорогом заграничном белье. Пальцы этого «труженика лопаты» были белыми, пухлыми, с хорошо отполированными ногтями. Я снова вспомнил «Штабс-капитана Рыбникова». Там японский шпион также носил шелковое белье под грубым капитанским мундиром.

Парашют был обычный, немецкий. В карманах убитого, кроме перечисленных выше предметов, не нашли ничего — ни денег, ни еды. Это было странно. Ясно, что в городе у него были сообщники, у которых он рассчитывал найти приют.

— Тут еще нашли на фрице шоколаду три плитки, флягу с коньяком да банку консервов, — как бы угадывая мои мысли, сказал лейтенант. — Шоколад ребята второпях съели, банку закинули в кусты…

— А коньяк? — сдерживая улыбку, спросил я.

— А коньяк пролили… опрокинулась фляжка, — сказал Рябцев.

Итак, шпион все же захватил с собой провизию. Но этот ограниченный, однодневный паек отнюдь не опровергал моих догадок.

— Зарыть убитого в канаве. Остальным оставить лесок и вернуться к своим местам. За воздухом и этим местом вести секретное наблюдение, вечером приеду снова, — сказал я лейтенанту и, поблагодарив бойцов за примерную службу, забрал парашют убитого и поехал обратно в город.

После обеда, запершись в своей комнате и положив на стол фонарик парашютиста, я занялся письмом и книжкой, найденными на убитом. Я просмотрел письмо на свет, пытаясь найти какую-нибудь светопись или буквы, наколотые иглой, но ничего подозрительного не оказалось. Бумага была основательно заполнена жалобами какого-то Иоганна на своего зятя Швабе, обижавшего всю родню Иоганна. Я осмотрел письмо и, отложив его, принялся за записную книжку парашютиста. Она была в потрепанном кожаном переплете. В ней было заполнено всего две странички, но это оказалась запись расходов, по-видимому, весьма мелочного человека, привыкшего с педантичной пунктуальностью заносить сюда каждый истраченный на кружку пива или на почтовую марку пфенниг.

Я дважды перечел эти записи и задумался. «Может быть, каждая цифра здесь что-нибудь означает. Но как разобраться в этом?» Голова была тяжелая, мысли путались, и мне захотелось спать. Я кликнул вестового.

— Принеси-ка, пожалуйста, с кухни горячего крепкого чая, да поживее, — сказал я, думая этим средством прогнать охватившую меня дремоту. «Вот сейчас выпью стаканчик-другой настоящего байхового чая и снова возьмусь за эти проклятые записки», — подумал я и прилег на диван.