Рассказы (публикации 2009-2010 годов)

Сразу после боёв, когда у нас и без того имелось достаточно трофейного шнапса, старшина батальона как-то умудрился запастись водкой за счёт боевых потерь. Но в тот конкретный день, кроме положенных ста граммов нам не досталось ни капли. А тут ещё такое унижение – овсяная каша.

Забавнее всего, что взбунтовались не только несколько человек, выживших в осеннем наступлении, но и новички, прибывшие из запасных полков на Урале. Как они, изголодавшиеся и истощённые, в первые дни накинулись на еду! До выпучённых глаз. До поносов. Еды больше чем вдоволь, Когда, пища готова была начать вываливаться из ушей, они, не доверяя сытости, подбирали даже неубранную брюкву и грызли её. А тут, не бывшие ещё в боях ни одной минуты, но уже пропитанные духом отдельной гвардейской танковой бригады, они ощутили себя фронтовой элитой, аристократами, достойными питаться, по меньшей мере, рябчиками в сметане. Откуда им было знать, что английские аристократы на завтрак едят эту самую овсяную кашу, причём, не сдобренную обильно свиной тушёнкой.

Это сейчас я так мудро и отстранённо от взвода выражаюсь. Тогда я был солидарен со своими подчинёнными. К котелку с полученной кашей не прикоснулся. Не помню уже, кто из моего экипажа вместе с другими возмущёнными танкистами понёс котелки с кашей к дому, в котором размещался гвардии капитан Барановский. Оба окна его спальни залепили кашей добросовестно и старательно. Ни одного квадратного сантиметра стекла не оставили гвардии капитану для осмотра окружающего мира. Трудились представители не только моего взвода, не только нашей второй роты, но и танкисты первой роты. Говорили, что гвардии капитан Барановский вышел из своего жилища, молча наблюдал за созидательным процессом и даже вроде прослезился. Не знаю. Не видел.

Тут всех офицеров, от командиров машин до двух командиров рот вызвал командир батальона. Я даже подумал, что сейчас будет разнос за светомаскировку с помощью овсяной каши. Но комбат подал команду взобраться в кузов уже урчащего «студебеккера». Куда нас повезут, никто не имел представления, и это никого не удивило.

А чего удивляться? Был ли хоть один случай за всю войну, когда бы мне сказали, куда меня везут? Но уже примерно через минуту мы поняли, что везут нас в направлении передовой. Действительно, «студебеккер» остановился в небольшой роще километрах в полутора от переднего края.

– Товарищи офицеры, – сказал комбат, выбравшись из кабины, – у крайних деревьев начинается траншея. По ней мы пойдём на передовую. Возможно, там у меня не будет условий для инструктажа. От вас требуется внимательно оглядеть местность не только до переднего края противника, но и дальше, до самых фольварков. Внимательно оглядеть и запомнить. По одному – вперёд.

Я спустился в траншею где-то в первой пятёрке. Комбат не прибавил ни слова. Но и без слов понятно, что именно здесь – направление главного удара наступления, которое, как и обычно, возглавит наша бригада. А траншея ничего себе! До передовой по ней не менее километра. Оказывается, это не просто слухи, что командующий фронтом генерал армии Черняховский бережёт солдат.

Нельзя сказать, что продвижение по траншее было очень удобным. Зато безопасным. Даже пригибаться не приходилось. Мы уже почти подошли к траншее переднего края, когда пришлось прижаться к стенке, чтобы пропустить идущих навстречу французских лётчиков. С некоторыми из них я, можно сказать, был знаком. При случае, расскажу об этом знакомстве. Французы не просто были возбуждены. Возмущение выплёскивалось из них чудовищным матом. Представить себе не мог, что многие из них, почти не зная русского языка, умеют так матюгаться.

При помощи жестов и мата они объяснили, что сейчас пехотинцы на передовой обедают, и потребовали, чтобы мы внимательно изучили их меню. Мимо меня прошёл лейтенант Альбер. Мы крепко пожали друг другу руки. Он тоже матюгнулся и сказал: «Я даже представить себе такого не мог».

Итак, обед пехотинцев. На первое – вода, в которой плавало несколько ошмётков капусты. На второе – капуста, смоченная водой. Многие солдаты ели без хлеба. Спросил пехотинца, сидевшего на дне траншеи и доедавшего капусту из котелка:

– Вам что же, хлеба не дали?

– Дали, товарищ лейтенант. Так то же утром было. Не утерпел. Больно всё время кушать хотца.

Осмотр немецкой траншеи и дальше до самых фольварков не доставил нам большого удовольствия. Немцы открыли огонь. Хорошо хоть снайпера не было у них. Командир первой роты смачно матюгнулся и сказал, что километровую траншею для безопасности прорыли, а обеспечить наблюдение с помощью стереотруб ума не хватило. Но я, почему-то не столько думал о безопасности, сколько об обеде пехотинцев, мёрзнувших в своей траншее.

Смеркалось. Снежок, хоть и ленивый, не прибавил видимости. Комбат отдал команду возвращаться.