Аймо влез в машину к Бонелло, захватив с собой сыр, две бутылки вина и плащ. Бонелло, сидя за рулем, осматривал карманы френча сержанта.
— Выбросьте-ка этот френч, — сказал я. — А что будет с выводком Барто?
— Пусть садятся в кузов, — сказал Пиани. — Вряд ли мы далеко уедем.
Я отворил заднюю дверцу машины.
— Ну, — сказал я. — Садитесь.
Обе девушки влезли внутрь и уселись в уголке. Они как будто и не слыхали выстрелов. Я оглянулся назад. Сержант лежал на дороге в грязной фуфайке с длинными рукавами. Я сел рядом с Пиани, и мы тронулись. Мы хотели проехать через поле. Когда машины свернули на поле, я слез и пошел вперед. Если б нам удалось проехать через поле, мы бы выехали на дорогу. Нам не удалось проехать. Земля была слишком рыхлая и топкая. Когда машины застряли окончательно и безнадежно, наполовину уйдя колесами в грязь, мы бросили их среди поля и пошли к Удине пешком.
Когда мы вышли на дорогу, которая вела назад, к главному шоссе, я указал на нее девушкам.
— Идите туда, — сказал я. — Там люди.
Они смотрели на меня. Я вынул бумажник и дал каждой по десять лир.
— Идите туда, — сказал я, указывая пальцем. — Там друзья! Родные!
Они не поняли, но крепко зажали в руке деньги и пошли по дороге. Они оглядывались, словно боясь, что я отниму у них деньги. Я смотрел, как они шли по дороге, плотно закутавшись в шали, боязливо оглядываясь на нас. Все три шофера смеялись.
— Сколько вы дадите мне, если я пойду в ту сторону, tenente? — спросил Бонелло.
— Если уж они попадутся, так пусть лучше в толпе, чем одни, — сказал я.
— Дайте мне две сотни лир, и я пойду назад, прямо в Австрию, — сказал Бонелло.
— Там их у тебя отберут, — сказал Пиани.
— Может быть, война кончится, — сказал Аймо. Мы шли по дороге так быстро, как только могли. Солнце пробивалось сквозь тучи. Вдоль дороги росли тутовые деревья. Из-за деревьев мне видны были наши машины, точно два больших мебельных фургона, торчавшие среди поля. Пиани тоже оглянулся.
— Придется построить дорогу, чтоб вытащить их оттуда, — сказал он.
— Эх, черт, были бы у нас велосипеды! — сказал Бонелло.
— В Америке ездят на велосипедах? — спросил Аймо.
— Прежде ездили.
— Хорошая вещь, — сказал Аймо. — Прекрасная вещь велосипед.
— Эх, черт, были бы у нас велосипеды! — сказал Бонелло. — Я плохой ходок.
— Что это, стреляют? — спросил я. Мне показалось, что я слышу выстрелы где-то вдалеке.
— Не знаю, — сказал Аймо. Он прислушался.
— Кажется, да, — сказал я.
— Раньше всего мы увидим кавалерию, — сказал Пиани.
— По-моему, у них нет кавалерии.
— Тем лучше, черт возьми, — сказал Бонелло. — Я вовсе не желаю, чтобы какая-нибудь кавалерийская сволочь проткнула меня пикой.
— Ловко вы того сержанта прихлопнули, tenente, — сказал Пиани. Мы шли очень быстро.
— Я его застрелил, — сказал Бонелло. — Я за эту войну еще никого не застрелил, и я всю жизнь мечтал застрелить сержанта.
— Застрелил курицу на насесте, — сказал Пиани. — Не очень-то быстро он летел, когда ты в него стрелял.
— Все равно. Я теперь всегда буду помнить об этом. Я убил эту сволочь, сержанта.
— А что ты скажешь на исповеди? — спросил Аймо.
— Скажу так: благословите меня, отец мой, я убил сержанта.
Все трое засмеялись.
— Он анархист, — сказал Пиани. — Он не ходит в церковь.
— Пиани тоже анархист, — сказал Бонелло.
— Вы действительно анархисты? — спросил я.
— Нет, tenente. Мы социалисты. Мы все из Имолы.
— Вы там никогда не бывали?
— Нет.
— Эх, черт! Славное это местечко, tenente. Приезжайте туда к нам после войны, там есть что посмотреть.
— И там все социалисты?
— Все до единого.
— Это хороший город?
— Еще бы. Вы такого и не видели.
— Как вы стали социалистами?
— Мы все социалисты. Там все до единого — социалисты. Мы всегда были социалистами.
— Приезжайте, tenente. Мы из вас тоже социалиста сделаем.
Впереди дорога сворачивала влево и взбиралась на невысокий холм мимо фруктового сада, обнесенного каменной стеной. Когда дорога пошла в гору, они перестали разговаривать. Мы шли все четверо в ряд, стараясь не замедлять шага.
Позднее мы вышли на дорогу, которая вела к реке. Длинная вереница брошенных грузовиков и повозок тянулась по дороге до самого моста. Никого не было видно. Вода в реке стояла высоко, и мост был взорван посередине; каменный свод провалился в реку, и бурая вода текла над ним. Мы пошли по берегу, выискивая место для переправы. Я знал, что немного дальше есть железнодорожный мост, и я думал, что, может быть, нам удастся переправиться там. Тропинка была мокрая и грязная. Людей не было видно, только брошенное имущество и машины. На самом берегу не было никого и ничего, кроме мокрого кустарника и грязной земли. Мы шли вдоль берега и наконец увидели железнодорожный мост.
— Какой красивый мост! — сказал Аймо. Это был длинный железный мост через реку, которая обычно высыхала до дна.
— Давайте скорее переходить на ту сторону, пока его не взорвали, — сказал я.
— Некому взрывать, — сказал Пиани. — Все ушли.
— Он, вероятно, минирован, — сказал Бонелло. — Идите вы первый, tenente.
— Каков анархист, а? — сказал Аймо. — Пусть он сам идет первый.