Рассказы освободителя

Было ясно, что запасы спирта в батальоне огромны: каждую ночь по солдатской кружке на каждого из 400 солдат. От спирта надо было избавляться. Где же он, черт его побери, может быть спрятан? Батальон менял свое положение постоянно. Значит, спирт не в лесу, не в земле зарыт, а движется с нами. В наших машинах. А где? Мы обследовали всё, миллиметр за миллиметром, даже проверили, не залит ли спирт в шины бронетранспортеров. Но и там его не было.

Батальону грозила беда. Раздавим ребенка на дороге, нагрянет комиссия, а солдатики — в подпитии. Что с нами сотворят вышестоящие? Да и перед освобождаемым народом неудобно.

Потому я совершенно категорически принял решение спирт найти. Чего бы мне это ни стоило. Чем бы ни пришлось пожертвовать. А жертвовать мог всего лишь одной вещью — золотыми часами «Полёт». У меня это была единственная дорогая вещь. А что еще может быть у советского лейтенанта, кроме часов и расчески?

Часы были просто великолепные, и я давно приметил, что один из радистов взвода связи на мои часы поглядывал с немалым интересом. Не знаю почему, но этого радиста я считал жадным человеком, хотя почти и не знал его.

Во время обеда, когда вокруг полевого узла связи решительно никого не было, а радист, я это знал, дежурил внутри, причем один, я зашел на узел связи. Для офицера посещение батальонного узла связи дело совершенно естественное.

Я молча снял с руки часы и протянул радисту. Он смотрел на часы, не решаясь их взять, и ждал, чего я потребую взамен. Будучи радистом, он, конечно, немного говорил по-русски, — без этого в связь не берут.

— Мне спирт нужен, — запрокинув голову назад, я показал, как люди пьют спиртное. — Понимаешь? Спирт.

Для большей ясности я пощелкал себя по горлу, показывая, как он булькает.

Он кивнул. А ведь понимает, сукин сын! И, видимо, каждый день вместе со всеми принимает лечебный напиток. Я протянул ему часы. И он их взял!

— Десять литров, понимаешь, — я показал десять пальцев. — Десять.

— Вэчэр.

— Нет, — не соглашаюсь я, — мне сейчас надо.

Он покрутил часы в руках и нехотя вернул: сейчас нельзя.

Ну, что ж, нельзя — значит нельзя. В командирскую сумку часы опустил и пошел к выходу.

Но у самой двери резко обернулся.

Солдат с величайшим сожалением смотрел мне вслед. Часы в сумку я опускал с умыслом. Чтобы потом не с руки снимать, а достать мгновенно. Достал, ему в руку сунул:

— Сам возьму.

Он кивнул, быстро замотал часы в носовой платок, сунул за голенище сапога и тут же шепнул мне на ухо одно всего лишь слово.

Мне очень хотелось дать ему в морду. Но советскому офицеру бить солдат не рекомендовано. Это у них там, в волчьей семье капиталистов, в буржуазных армиях, рукоприкладство процветает. А мы солдата воспитываем добрым словом и личным примером. Потому еще перед тем как на узел связи зайти, я дал себе установку: морду не бить.

И еще: днем раньше я дал себе слово, если спирт найду, никому, включая командира батальона, не рассказывать о том, как мне это удалось.

3

Чтобы не раскрыть стукача, я не побежал в штаб батальона вприпрыжку, а выждал. Лишь к вечеру постучал в командирскую машину. Комбат сидел в величайшем унынии.

— Товарищ подполковник, не желаете ли выпить со мной по кружечке спирта?

С моей стороны это было величайшим хамством, но комбат, конечно, простил меня.

— Где? — взревел он и, вскочив с кресла, больно ударился головой о броневую крышу. — Где, твою мать?

Улыбаюсь ему:

— В радиаторах.

Каждый бронетранспортер имеет по два двигателя. Двигатели работают в исключительно тяжелых условиях, и потому каждый двигатель имеет весьма развитую жидкостную систему охлаждения с емкими радиаторами, которые в летнее время заполняются обычной водой. Солдаты слили всю воду из радиаторов всех машин батальона и заполнили их спиртом. Пили они его по вечерам, залезая под машины якобы для обслуживания и ремонта.

Тут же батальон был поднят и построен. Комбат лично пошел вдоль колонны, открывая в каждой машине сливные краны радиаторов. Осенний лес быстро наполнялся чудесным ароматом.

Через день радиста, открывшего общую тайну, нашли в кустах возле узла связи избитого до такой степени, что требовалось серьезное медицинское вмешательство. Его срочно увезли в госпиталь, объяснив медикам, что пострадал он при встрече с контрреволюцией.

Еще через три дня, когда другие события заставили забыть злосчастный образ раскрытого стукача, ко мне подошел другой радист и протянул мои золотые часы «Полёт».

— Товарищ лейтенант, это ваши часы?

— Э... — сказал я, — вообще-то мои. Спасибо. А где вы их нашли?

— Один из нас, видимо, украл их у вас.

— И за это вы так зверски его обработали?

Он внимательно посмотрел мне в глаза.

— И за это тоже.

Проводы освободителей

Сентябрь 1968 года

1

Тревогу объявили в пять утра.

Холод в лесу собачий. Спать бы да спать, уткнувшись носом в воротник шинели. Я медленно выполз из-под теплой шинели. В голове шумело после вчерашнего «торжества». Товарищам офицерам тоже ведь иногда надо расслабиться.