Отвечая левой прессе, «Казанский телеграф» утверждал, что она искажает факты. Обвиняемый прежде всего сумасшедший. Ещё в Петербурге вместе с Бутлеровым и Вагнером он увлекался спиритизмом, помешался на этой почве и два года просидел в доме умалишенных. Никаким весом в правых кругах этот так и не оправившийся от болезни человек не пользовался[103]. Опровергало слух о сотрудничестве в охранке и само это учреждение[104].
Две версии. Какой из них верить? Наиболее лёгкое решение: раз это аморальная личность и махровый реакционер, лучше забыть о его научных заслугах. Будем писать не «палеолит Крыма открыт К.С. Мережковским», а «палеолит Крыма открыт в 1879–1880 годах». Способ знакомый, в своё время широко применявшийся. Другой вариант: «Отдадим должное молодому учёному, нигилисту и активному исследователю крымских пещер. Жалкий конец его после душевной болезни для истории науки нисколько не интересен». Но попробуем всё же разобраться, сопоставив всё то, что нам удалось узнать.
Левым газетам доверяешь по традиции больше, чем правым, но всё ли надо понимать буквально в бойких фельетонах, всё ли в них сказано? В качестве примера извращённости там фигурирует и вот что: в Крыму Мережковский разгуливал по своему имению без рубашки и без брюк в коротких штанишках (сиречь в трусиках)[105], а жену свою заставлял ходить босиком. Разумеется, приличная женщина делить жизнь со столь омерзительным субъектом не захотела, и уже её уход из дома характеризует покинутого супруга. В душевном заболевании либеральная печать сомневается. Между тем, это, по-видимому, не выдумка правых.
В статье «Мережковский» «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» сообщал: «Вследствие болезни вынужден был оставить С.-Петербург и научные занятия»[106]. Речь идёт, надо думать, не о колите или даже туберкулёзе. Прервать научную работу могло, по идее, только психическое состояние. Не идёт здесь речи и об удобной формуле для прикрытия какого-то скандала. В 1896 году учёный, деятельность которого оборвалась в самом начале, ещё почтенный человек, заслуживающий статьи в энциклопедии.
Умалчивается о болезни и в автобиографии Мережковского, но прочтём её повнимательнее. Ещё не получив диплом, печатал статью за статьей, а в 1878 году выпустил даже книгу «Этюды над простейшими животными Северной России» (на её титульном листе обозначено: «Студент Санкт-Петербургского университета К.С. Мережковский»). В эти годы он и приступил к раскопкам в Крыму, а кроме того, успел пройти практику на Неаполитанской биологической станции.
Окончив университет в 1880 году, на два года уехал за границу. В Берлине занимался в лаборатории Рудольфа Вирхова. Посетил научные центры Парижа, Иены, Лейпцига и снова Неаполь. С 1883 года – приват-доцент Петербургского университета.
Далее начинается что-то менее понятное: с 1885 года живёт в Крыму; в 1893 – назначается заведующим крымскими фруктовыми садами удельного ведомства (вероятно, не обошлось без помощи отца). В списке трудов – десятилетний разрыв, с 1884 до 1894 года ни одной статьи или заметки им не опубликовано (За восьмилетие с 1877 до 1884 их 38; за 11 лет с 1894 – 32). От ампелографии – изучения сортов и способов возделывания винограда – к своей университетской специальности Мережковский возвращается позднее. В 1897 году устраивается на Севастопольскую биологическую станцию. Потом уезжает в Америку, где работает в Калифорнии, в Сан-Франциско (американские публикации датируются 1900–1901 годами). В Россию он вернулся в 1902 году итут же был приглашен в Казань А.А. Остроумовым. В 1903 году сорока восьми лет защитил магистерскую диссертацию по ботанике[107]. В 1906 – доктор ботаники; в 1908 году – профессор по соответствующей кафедре[108].
Последовательность событий та же, что в обличительном жизнеописании из «Камско-Волжской речи», но неожиданные перемены занятий и переезды никак не объяснены. Тем не менее, при всех недомолвках ясно: 1884 год для Мережковского роковой. Скорее всего, следующие два года до переезда в Крым и стали тем временем, когда, по свидетельству «Казанского телеграфа», он находился в психиатрической лечебнице. Не сразу пришёл он в себя и в Крыму. Десять лет были вычеркнуты из жизни учёного. Выдвинувшийся в столице ещё на студенческой скамье, он лишь на шестом десятке лет с трудом добился профессорской кафедры в провинции.
Таким образом, причина всех странностей – душевный надлом, но отнюдь не случайно, в какой момент болезнь настигла молодого биолога. В стране восторжествовала реакция и многим казалось, что навсегда.