Читаем Рассказы об ученых полностью

Что же всё-таки можно сказать в заключение о своеобразной судьбе интересующей нас книги? Были ль правы хоть в чём-то её критики или их раздражение носило случайный характер?

Жизнь Сергея Михайловича сложилась в целом очень удачно. Окончив университет, он получил возможность побывать в Западной Европе и прослушать лекции ведущих зарубежных ученых. В двадцать четыре года занял кафедру русской истории Московского университета; в двадцать пять лет защитил магистерскую диссертацию, всего через два года – докторскую; в двадцать семь лет удостоился звания профессора. В тридцать один год приступил к подготовке монументальной «Истории России с древнейших времен» и с непостижимой регулярностью выпускал по тому в год до самой своей кончины. Пользовался уважением коллег, студентов.

Казалось бы, всё это должно было дать чувство удовлетворения и доброжелательности к людям. Но этого не произошло. Начало научной карьеры Соловьёва совпало с годами «мрачного семилетия», апогея николаевской реакции. И защита диссертаций, и чтение лекций, и публикация «Истории» встречали сопротивление официальных кругов. В преддверии реформ Александра II возникали ожесточенные споры о судьбах России, не оставлявшие учёного равнодушным. Он чувствовал свою силу и на многих смотрел свысока. Как все специалисты, не терпел дилетантов, вроде славянофилов, с лёгкостью судивших о сложнейших вопросах. Болезненно воспринимал и противодействие тем или иным своим начинаниям. А поскольку Сергей Михайлович набрасывал свои «Записки» не в конце жизни, а в расцвете сил, в возрасте сорока с небольшим лет, то на их страницах заметно отпечатались обиды, раздражение, конфликты недавнего времени.

Мы можем сказать, что данные здесь оценки официальных деятелей николаевского царствования – С.С. Уварова, Д.Н. Блудова, П.А. Ширинского-Шихматова, Д.П. Голохвастова, митрополита Филарета, реакционных профессоров М.П. Погодина, С.П. Шевырёва, И.И. Давыдова, П.М. Леонтьева в общем справедливы, и с близкими оценками они вошли в историю. Споры со славянофилами вызвали не слишком лестные высказывания о С.Т. и К.С Аксаковых, А.С. Хомякове, Ю.В. Самарине, А.И. Кошелеве. Но ведь ещё в 1857 году Соловьёв открыто говорил в печати об их «антиисторическом направлении».

И всё же порой страсти заводили автора «Записок» чересчур далеко. Меня, например, покоробил такой пассаж: «В конце 1846 года я сблизился со славянофилами… Самое видное место в славянофильском кружке занимали Аксаковы. Старик Сергей Тимофеевич – в молодости театрал, игрок, клубист, лёгонький литератор, переводчик, стихоплёт; в старости… человек больной. Умный, практический, хитрый, с убеждениями ультразападными а между тем легко прилаживался к славянофильскому кружку считавший славянофильство своим родным, фамильным делом, делом священным и неприкосновенным… Константин, достойный прозвища Багрова, – человек, могущий играть большую роль при народных движениях и в гостиных зелёного русского общества…, силач, горлан, открытый, добродушный, не без дарований, но тупоумный; последнее можно было ещё легко сносить за открытость…, но, что делало его нестерпимым, так это крайнее самолюбие и упорство в мнениях, для поддержания которых… он средств не разбирал»[89]. Пожалуй, говорить так о людях, уже умерших, людях значительных, в чьём доме некогда бывал, не очень хорошо.

П.И. Бартенева возмущало то, что в «Записках» Погодин без обиняков назван «подлецом»[90]. Он вспоминал, что на отпевании Погодина видел Соловьёва, и тот сказал, что у покойного были добрые черты. Что за двуличие! Но преемнику умершего по кафедре следовало по этикету присутствовать на панихиде и произнести о нём нечто похвальное, хотя всем было известно, что эта кафедра перешла от старого историка к молодому вопреки воле первого.

Подводя итоги своей жизни, человек вправе высказать своё восприятие окружающего, пусть и одностороннее, субъективное. В обществе это не поощряется. Отсюда нападки на Соловьёва поклонников А.С. Хомякова и К.С. Аксакова, Филарета и П.М. Леонтьева. Совершенно ничтожный Юрий Бартенев готов был ради возвеличивания Хомякова и Константина Аксакова всячески принижать первого историка России.

Поражает позиция его отца – Петра Бартенева, великого знатока нашего прошлого, издавшего в «Русском архиве» десятки важных свидетельств о делах и людях XVIII и XIX столетий. Кому, как не ему, должна была быть понятна ценность любого такого свидетельства, вне зависимости от степени субъективизма. Но и Пётр Бартенев обладал стремлением к сглаживанию острых углов, к превращению живой противоречивой жизни в некую идиллию, красивую легенду. Недаром в его «Русском архиве» появились статьи, осуждавшие Льва Толстого за то, что в «Войне и мире» он без должного почтения обрисовал и русское дворянство, и русское купечество, и русское воинство. А ведь именно старший Бартенев выступал главным консультантом Толстого при работе над его эпопеей[91].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии