- Володя, мне не до шуток.
- Блин! Майор! А голос повысить? Кто у нас командир?
Я подошёл вплотную к палатке и заорал дурным старшинским голосом.
- Взвод связи! Свернуть палатку!
Мои солдаты, ущемлённые наплывом непрошенных гостей радостно рванули тент во все стороны. В считанные минуты толпа партизан осталась без крыши над головой и на их глазах, дневальный перевернул печь в снег, выбрасывая из неё горящие головёшки. Замешательство было так велико, что командирам рот не составило большого труда разогнать неуправляемую толпу на установку своих палаток. Связисты выждали немного времени и, опять перекрыв все мыслимые нормативы, поставили большую палатку на место.
Такие переезды, со сбором и установкой палаток, развёртыванием средств связи и свёртыванием оной мы за неделю провели раза три. Наконец, после очередного ночного броска, нас загрузили в автомобили и вывезли во чисто поле. И стали строить. Вид был фантастический: давно немытые взрослые дяди, в военной форме, небритые уже несколько недель, вытянулись в линию прямоугольников на всю протяжённость поля. Только тут можно было представить себе сколько стоило любимой родине, чтобы оторвать полторы тысячи мужиков от семей, работы и отправить уничтожать варварским способом многолетние деревья вокруг деревень.
- Чего ждём? - я по порядку построения оказался позади замполита и мог, не повышая голоса, обращаться к майору, стоящему рядом.
- Командир дивизии должен приехать.
И в самом деле, на краю поля показался "уазик". Нам скомандовали "Смирно!" и заместитель в чине полковника, осклизаясь обрезинеными валенками, замаршировал к автомобилю. "Четыреста шестьдесят девятый" остановился, из него неспеша вылез генерал-майор. Весь такой гладенький, кругленький, в новых зимних форменных сапогах, в каракуле. Встал в позу и ждал, когда до него дочапает полковник. И, только когда тот остановился, медленно поднёс к виску руку в перчатке. Выслушал доклад, повернулся к войску и почти неслышно поздоровался. Строй ответил недружным разноголосием, которое должно было означать бравое приветствие. Генерал, по-видимому, внутренне возмутился, потому как повысил голос и заорал.
- Это не солдаты! Это - свиньи!
- Сам ты свинья! - донеслось из строя.
- Кто сказал? - ринулся на строй генерал. Но спохватился, повернулся, выговорил что-то полковнику, так всё ещё и стоящего с поднятой рукой, и сел в "уазик"
- Вот такие командиры в войне получают случайно залетевшие пули, - проговорил я.
- Володя! Я тебя умоляю! Тебе осталось служить несколько часов, а мне всю оставшуюся жизнь, - повернул ко мне голову комбат.
- Молчу, командир, молчу.
Напоследок нас два часа везли в неприспособленных машинах, лишь оборудованных тентом, к месту переодевания. Но, народ, уже прошедший обкатку жизнью в палатках в промёрзшем лесу, справился и с этим.
30. По законам военного времени.
Это были мои первые военные сборы в запасе. Мне молодому, спортивному, активному предстояло в течении двадцати дней наблюдать ежедневные пьянки взрослых мужиков. Похоже, что и командование небольшого воинского подразделения на резервном аэродроме тоже не было обрадовано такой нагрузкой. Отцы-командиры решили вопрос остроумно: поселив партизан в пустом здании стартового командного пункта на самом аэродроме. Без отопления, но, правда, со всеми стёклами в окнах. Подальше от солдат, чтобы не рушить с таким трудом охраняемую дисциплину.
В СКП было прохладно. Потому что ещё был конец февраля и погода заодно и снегу по колено подкинула. Народ терпеливо переносил тяготы и лишения военной службы. Температура в нашей импровизированной казарме никогда не превышала плюс пяти. Днём обходились спиртным, а ближе к ночи резались в карты, иногда выбегая из-за стола, чтобы помахать руками и поприседать для сугреву. Где-то в два часа пополуночи сон обуревал людей и они заваливались на койки в шинелях и сапогах, набрасывая на себя по два матраса сверху. В шесть утра или раньше, стуча зубами, выползали из-под придавившей не совсем удобной постельной принадлежности и снова метали карты на стол, ожидая времени, когда можно было идти на завтрак.
В первую же ночь я приготовил постель. Застелил простыни, поверх покрыл двумя одеялами, разделся до трусов и, натянув на голову спортивную вязаную шапочку, блаженно отошёл ко сну. Мои сослуживцы с тихим ужасом в глазах, наблюдали за моими действиями. Потом, как они мне рассказали, почти всю ночь и ранним утром они по очереди подходили ко мне, чтобы убедиться, что я не отдал концы. Перед завтраком меня растолкали и долго офигевали от того, что я живой вылез из кровати и спокойно начал надевать форму.
- Ой! Какой тёпленький! - восклицали те, кому удалось притронуться ко мне ладошкой.