Рассказы о животных

На это ушло не так много времени. До наступления вечера они облюбовали вековой дуб на окраине села, простиравший свои ветви высоко в небо, и принялись собирать в поле и на деревенских усадьбах сухие ветки, чтобы свить гнездо на самой макушке дуба. Не прошло и восьми дней, как умные аисты сладили себе новый дом, прочнее и краше прежнего: они сплели его из прутьев лозы и сухого хвороста, заботливо обмазав глиной, за которой Бану с утра до позднего вечера летала на дальнее болото. Такому гнезду не страшен ни огонь, ни ветер, — казалось, оно выросло на дубе.

Аисты зажили в нем счастливо, а еще радостней стала их жизнь, когда однажды утром Бану громко защелкала клювом и из-под ее широких белых крыльев высунули головки на серо-белых шейках, три крошечных аистенка. Точно праздничный колокольный звон, понеслась нед селом песня, возвещая о рождении новой жизни.

Скоро вернулся с охоты Косру, он принес еще теплый комочек — пойманного зайчонка. Редкая удача! Он передал добычу Бану, приласкал новорожденных, а потом уселся на край гнезда и, вытянув вверх шею, звонко, торжественно защелкал клювом, как бы призывая птиц в это раннее утро разделить их ликование.

И вдруг Косру оборвал мелодию — он вгляделся в аистят и, весь дрожа от волнения и страха, воскликнул:

— Пусть иссохнут все реки и болота, если мои глаза обманывают меня! Ты вывела черного аиста.

Опьяненная счастьем материнства, Бану жмурила глаза на солнце, не слыша и не видя ничего вокруг. Мало ли какие глупости болтает порой Косру! Да и кому может прийти в голову, что такое возможно на белом свете! С тех пор, как Бану себя помнит, ее окружали белые аисты. Откуда же взяться черному аистенку? На совести у нее нет никаких грехов!

К несчастью, на этот раз Косру оказался прав. Когда он повторил свое страшное заклинание еще раз, Баку чуть отодвинулась и взглянула на птенцов. И впрямь, один аистенок все же был черным, хотя в его оперении кое-где и попадались белые пятнышки. Лапы аистенка, как и лапы его братьев, были красноватого цвета и грудку покрывал серо-белый пушок, во всем же остальном он был не похож на них. Диво дивное, да и только!

Косру и Бану грустно перебирали в памяти старые предания, слышанные ими от отцов и дедов, но ни в одном из них не упоминалось о черных аистах. Склонив головы, молчаливые и озабоченные, они долго стояли над гнездом, старались разгадать, что предвещает рождение черного птенца. Но вскоре рассудительные птицы постарались забыть о своем горе. Разве мало невзгод посылала им судьба? Аисты переносили их с твердостью. Так стоит ли отравлять свою радость из-за пустяка? Тридцать раз совершило свой путь по небу солнце, тридцать раз загорались ночью звезды, пока птенцы вылупились из яиц, и Бану все это время, согревая гнездо теплом своего тела, с нетерпением ждала своего счастливого часа. И кто может сказать наперед, что сулит добро, а что — зло? Не напрасно аисты путешествуют в дальние страны, что лежат за горами и морями. Они повидали и узнали многое такое, что другим птицам и не снилось, потому-то и не ведают они страха и отчаяния. Вот и теперь Косру и Бану, расправившись со своей тревогой, точно с ядовитым насекомым, зажили в радости и довольстве.

Косру целый день не знал покоя. Вытянув вперед шею, он раз за разом летел к болоту и, опустившись на кочки, бесшумно пробирался сквозь заросли камыша или гордо вышагивал по мелководью в поисках пиявок, мелкой рыбешки и водяных червей. И только поздно вечером он наконец умостился в гнезде, прильнув головой к птенцам, сбившимся в кучку на мягкой постели из травы и перьев.

Повеял свежий вечерний ветер, и листья старого дуба зашумели как далекий морской прибой. Смолкло воробьиное чириканье, стихли и погрузились в дрему поля. В деревенских домах вспыхивали и гасли огоньки; время от времени раздавался отрывистый собачий лай и глухо замирал в ночи. Где-то у околицы заржала лошадь, в ответ послышалось сердитое рычание разбуженной собаки. Мимо дуба пронеслась стайка летучих мышей и сгинула во мраке. Все звонче стрекотали кузнечики, слышнее стало журчанье ближнего ручья, где-то далеко зловеще заухал филин. Теплая майская ночь обняла землю, как мать, ласково прижимающая к груди дитя; торжественное ликование исполнило воздух, и земля, казалось, поплыла ввысь в невидимой колыбели, сотканной из звездных лучей.