Рассказы о животных

В конце хотелось бы затронуть еще один немаловажный вопрос — вопрос о читателе книги. Не приведет ли ее кажущаяся тематическая ограниченность к тому, что сборник вызовет интерес сравнительно узкого круга читателей? Этот весьма уместный при выпуске всех остальных изданий вопрос в данном случае звучит неуместно. Тема природы, среди которой мы живем и которая является всем нам матерью, настолько широка и всеобъемлюща, что произведения о ней и в частности художественные рассказы интересуют людей всех национальностей, независимо от их интеллектуального и культурного уровня, занятия и профессии. Обратившись к лону природы, мы начинаем яснее понимать, насколько несущественными, привнесенными извне являются наши национальные, расовые и культурные различия. Тема природы — одна из наиболее древних и самых доступных в мировой литературе и в искусстве вообще. И в то же время она по плечу только подлинно большим мастерам. Только художник высокого ранга способен создать в сфере простого, доступного материала живые, нетленные образы. И еще один важный момент. Тема, объединяющая произведения, включенные в настоящий сборник, начисто исключает возрастные ограничения. Книга «Рассказы о животных» адресована как читателю, стоящему на пороге юности, так и детям среднего и даже младшего школьного возраста, багаж прочитанных книг у которых еще очень невелик. И в этом ее преимущество, основанное на вечном, непреходящем значении подлинно всеобъемлющих тем художественной литературы. Говорить о ее перспективах излишне. В наш век, когда мир природы становится все более зависимым от нашего «разумного» неблагоразумия, тема бережного, уважительного отношения к животным звучит все более набатно, как ответ на десятки созданных нами же самими проблем, как тоска по первозданности, соразмерности и гармонии, как призыв к человечности и предостережение от бесчеловечных поступков.

Перевод В. Поляновой.

ЕЛИН ПЕЛИН

МОИ ДРУЗЬЯ

Вербные луга — так называется долина, что лежит вдали от села, образуя нечто вроде пазухи между высоких, лесистых гор, и нагревается солнцем, как комната.

Посреди долины стоит пышная, красивая купа деревьев — елей, стройных берез, высоких тополей, старых орешин, молодых буков и двух осокорей. Ее пересекает бегущая с горы быстрая речка. Туда, под сень этой рощицы, каждый день, начиная с апреля и до самого конца августа, слетаются для игр и любовных встреч отборные крылатые певцы соседнего леса.

Я любил, тихо прокравшись к этому месту, лечь в душистую траву и наблюдать. Среди этих певучих друзей я многих знал и в мае почти каждый день ходил к ним в гости. Там вили гнезда два соловья, одетые в серое и отличавшиеся скромными манерами. Молодые супруги их высиживали птенцов. Откуда-то появлялся шаровидный темно-бурый воробей, которого все любили за остроумие, но мало уважали. Он весьма нахально ухаживал за одной пестрой щеглихой. На макушке березы садились рядом два дрозда, возвещавшие восход солнца и служившие примером супружеской верности. На одной из орешин устраивалась кокетливая пышногрудая красношейка, завидовавшая дроздихе и кидавшая любовные взгляды на беспечного воробья. На старый кизиловый куст усаживалась беспардонная кукушка, которая вечно опаздывала. К ней подскакивала глупая сойка, кичившаяся красотой своего оперенья и насмехавшаяся над всегдашней траурной одеждой кукушки. Высоко в раскидистых ветвях явора было гнездо пары щеглов, еще молодоженов, которых сжигала взаимная любовь и ревность и которые ходили друг за другом по пятам. При всем том самочка успела уже кое-что обещать неотразимому воробью.

На почтенном расстоянии от этого места, на высокой груше с полузасохшими ветвями, простертыми к небу, как руки в отчаянии, жил одинокий голубь, унылый, погруженный в размышления и время от времени начинавший ворковать, словно в забытьи, про себя. Несмотря на явное любовное заигрывание сойки, он держался в стороне и не желал знакомиться с этим веселым обществом.

Я лежал на животе, как большая козявка, в пестреющей цветами душистой траве, и соломенная шляпа на голове моей напоминала выросший на лугу гриб. Веселое население рощицы не обращало на меня внимания и даже не подозревало о моем присутствии. Только воробей, которого однажды взяло сомнение, пролетел низко у меня над головой с тревожным чириканьем, но я громко шикнул на него, и он не стал доносить. Кроме того, я два раза дал ему взятку, кинув потихоньку несколько пшеничных зерен.

Соловьи, сидя на пепельно-кофейных ветках, были почти невидимы. Приходилось долго всматриваться в густую тень среди крупной листвы, чтобы разглядеть гнезда, где они терпеливо, с чудными мечтами и надеждами, выводили своих деток. Оба соловья сидели возле своих подруг и целыми часами пели, не меняя места. Они пели, распустив дрожащие крылышки, подняв головку, и маленькие тельца их трепетали от вдохновения и творческого жара.