Рассказы о верном друге

И вот теперь, в землянке, поглаживая мягкую собачью шерсть, Двинянинов вспоминал и это памятное событие, и многое другое. Перед глазами возникала таинственно молчащая и такая понятная ему зимняя тайга; вот он берет ружье, надевает лыжи и уходит на промысел; ровный прямой след ложится позади, Белка то умчится вперед, то возвратится к хозяину; легко и привольно дышит грудь…

— Э-эх, Малыш, — исторгая глубинный вздох, раздумчиво говорил Двинянинов, — пошли бы мы с тобой в урман[7]… И Белка, само собой, с нами… Охота там у нас знатная!…

Он умолкал, поскольку не привык говорить много, а Малыш смотрел в глаза человеку добрыми, сочувствующими глазами, лизал руку — словно понимал.

— Э, дядя, совсем расчувствуешь собаку, — замечал вожатый, почему-то с первого дня называвший Двинянинова не иначе, как дядя. Вероятно, сказывалась разница возрастов.

— А тебе уж не жалко ли?

— Не жалко, а непорядок, — отвечал вожатый с подчеркнутой строгостью; впрочем, строгость оставалась только на словах.

Малыш ластился то к одному, то к другому, выпрашивая подачку или ласку, и, ощутив прикосновение дружеской руки, блаженно замирал… Где ему знать, что никакого урмана ему не видать, что люди давно произнесли над ним свой приговор.

3

Недолгое томительное затишье взорвалось новым яростным натиском гитлеровцев. Передышка требовалась противнику для того, чтобы перегруппировать свои силы и подтянуть свежие резервы.

Сначала немцы решили прощупать советскую оборону. Видимо, с этой целью послали они десяток танков, которые, появившись от далекого, черневшего на горизонте леса, медленно приближались рассыпным строем, время от времени останавливаясь и стреляя, поводя короткими злыми рылами пушек, точно нюхая воздух.

В окопах был дан приказ: до поры не стрелять, подпустить ближе, чтобы поразить вернее.

С напряженным ожиданием бойцы следили за приближением бронированного неприятеля. Пора бы уж открывать огонь… Но лейтенант молчит и с закаменевшим лицом не отрывается взглядом от медленно надвигающегося врага…

Придет день — и, перемолотая, словно жерновами, под ударами советских войск, жестокая, грозящая всему миру сила немецко-фашистских полчищ захиреет, обратится вспять и рассыплется прахом. Но прежде нужно было отбить бешеный натиск первых тяжелых месяцев войны — стоять и выстоять: стоять и сегодня, и завтра… стоять день за днем, невзирая ни на какие испытания, уничтожая танк за танком, одного захватчика за другим.

Танки ближе, ближе… Поглощенные видом наступающего противника, бойцы не заметили, как в окопах появились собаки. Их привели вожатые по ходу сообщения. Они были в боевой готовности, каждая с небольшим тючком на спине.

Внезапно все увидели их. Четыре собаки, раскинувшись веером на снегу, мчались навстречу головным танкам. Двинянинов сразу узнал черно-пегого Малыша, и сердце его сжалось.

— Смотри, смотри! — переговаривались в окопах.

Немецкие танкисты тоже заметили животных и открыли по ним ураганный огонь. Но трудно попасть из танка в такую небольшую и подвижную мишень…

Собаки пересекли уже половину пространства. Еще десять-двенадцать секунд, полминуты — и… Но что это? Танки один за другим быстро разворачиваются; их пушки уже не смотрят вперед, а обращены назад; они прибавляют ходу… Они уходят! Уходят!

Это было так неожиданно и непонятно: танки — эти грозные самодвижущиеся крепости, вооруженные пушками и пулеметами, — испугались собак! Есть от чего прийти в изумление[8].

Кто-то не выдержал и крикнул:

— Ура-а! — И крик этот подхватила сотня голосов. Громкий и страшный для врага, клич этот разнесся над окопами и словно подстегнул убегающие танки, заставив их увеличить скорость.

Раздался резкий переливчатый свист — приказ собакам вернуться. Двинянинов с блеском радости в глазах следил за тем, как Малыш достиг окопа и, целый, невредимый, бодро помахивая пушистым хвостом, спрыгнул вниз, за ним попрыгали в окоп остальные.

— Дела! — обсуждали вечером солдаты дневное событие. — Испугались собак, а? Чудеса! Вот так вояки, здорово пятки смазали!

Очевидцы удивительного поединка, они, как дети, восхищались поведением собак и смаковали подробности позора фашистских молодчиков. Трусость одних прибавляла стойкости и мужества другим. Ближе как бы становилась и желанная победа, словно недавний эпизод и в самом деле имел невесть какое значение.

Бывает ведь так: кажется, ничего не изменилось, а веселей на душе, меньше гнетут постылые заботы.

— Ну, живем, Малыш? — говорил Двинянинов. Малыш… Даже сама кличка говорила о чем-то очень малом и слабом; да собака рядом с человеком и вправду всегда слабейшее существо; и вот — нате вам! — укротила танк… Недаром она носила на ошейнике этот шифр — «ПТ-342»!

Минутами казалось, что всякая опасность миновала, больше ничто не грозит Малышу, и Двинянинов был счастлив: право, ведь это было бы так заслуженно… По-видимому, что-то вроде этого испытывали и вожатые, потому что старались всячески обласкать собак. В действительности все случившееся было для Малыша и его трех товарок всего лишь небольшой отсрочкой.