Рассказы о верном друге

Эх, крылья бы ему!… Почему в сновидениях он мог парить, как вон тот ястреб, что кружит в вышине, высматривая добычу, а когда надо — прикован к земле, точно цепями? Немощен человек…

Локотков притих и лежал, набираясь сил. Муш ткнулся влажным носом и лизнул в щеку. И Муш понимал, что случилось что-то неприятное, не выделывал веселых прыжков и курбетов, как бывало прежде, когда они на досуге вдвоем странствовали по тундре.

В траве прошмыгнул крошка-лемминг, потом, осмелев, высунулся наполовину и повел подвижным остреньким носиком, блеснув глазками-бисеринками, как бы осведомившись: что вы тут делаете? Муш не удостоил его даже взглядом — все внимание на хозяина.

— Эх, пес! — сказал с горечью Локотков. — Мне бы твои ноги…

«Муш… вперед, Муш!…»

Сказав так, Локотков вдруг осекся и уставился глазами на собаку, точно впервые увидев ее.

Отчего бы не попробовать… Великолепная мысль! Таскал же Муш метеорологические сводки Стукову, когда Локоткову было лень самому нести их. И в армии, говорят, есть собаки-связисты…

Да! Но как заставить Муша понять, что от него требуют?

Впрочем, тут Локотков не проявил поспешности, которая раз уже так подвела его, а действовал последовательно. Прежде всего написал записку на листике из блокнота, затем, пошарив в карманах и не найдя ни бечевки, ни чего-либо, что могло бы заменить ее, выдернул несколько ниток из подкладки бушлата и, обвернув записку вокруг ошейника Муша, накрепко примотал ее.

Для собаки главное — рефлекс. Локотков не изучал теорию дрессировки и поступал скорее по наитию, чем в результате сознательного обдумывания, но способ, избранный им, был правилен. Об этом свидетельствовал блеск глаз Муша и какое-то новое выражение, появившееся в них, а также трепетание всего его тела. Раз привязывают к ошейнику — значит, надо бежать, нести. Это Муш уже знал. Но в какую сторону? Кому? Вот в этом и была вся задача.

Ощутив послание на шее, Муш заюлил, завертелся на месте, нетерпеливо спрашивая: а что он должен сделать после этого? Локотков придержал его, как бы настораживая к вниманию, потом, взмахнув рукой туда, куда они направлялись, выразительно сказал:

— Муш… вперед! Муш! Понял?…

Муш не понял. Он остался около Локоткова. Радист замахал на него руками, закричал:

— Пошел, пошел! Марш!

И — не добился ничего. Муш опять шевельнул хвостом, виновато понурился и — опять уставился в глаза Локоткову. «Не понимаю, — казалось, говорил он. — Повтори еще раз».

Вот история! Ну зачем природа дала собаке инстинкт, но не снабдила человеческим разумом? Все было бы проще…

Но Локотков не отказался от своего замысла. Ничего другого, собственно, ему не оставалось.

Достаточно, чтобы лайка появилась в поселке. Там ее знают, об остальном можно не заботиться…

Он так гнал от себя собаку, что Муш, наконец, отбежал от него на несколько шагов и остановился в замешательстве. Опять остановился! И, кроме того, пес направился не в ту сторону — возвращался на зимовку, а требовалось как раз наоборот. Тогда Локотков, подобрав сухую хворостину, отшвырнул ее с силой, насколько это можно было сделать в полулежачем положении. Муш тотчас устремился за нею, оказавшись теперь с другого бока от Локоткова. Застыв над хворостиной, пес вопросительно посмотрел на хозяина. Приносить брошенные предметы он не был обучен, но ведь не зря же хозяин бросал…

Что происходило в мозгу Муша? Совершенно очевидно, что он силился понять человека.

Локотков метнул камень. Другой. Третий. И раз от раза дальше и дальше. Он показывал: туда, туда надо бежать. Пойми!

Протяжный басистый рев разнесся вдруг над тундрой. К причалу в поселке, видимо, подходил рыболовный сейнер. Муш встрепенулся и замер, навострив уши, весь устремленный на этот звук.

— Пошел, пошел! Марш! — кричал Локотков.

Муш повел ушами еще, помедлил и, оглядываясь, побежал на гудок. Муш слышал его раньше, когда они с Локотковым бывали в поселке. Несколько раз Муш останавливался, но крики радиста вновь и вновь подстегивали его.

Постепенно Муш становился все меньше и меньше. Взбежав на пригорок, с которого открывался вид на море, он остановился на минуту в нерешительности, поглядел назад, потом вперед, потом опять назад, охваченный двумя противоречивыми желаниями, и затем, как бы решившись на что-то, пустился во всю прыть по спуску к поселку…

Побережье насторожилось

Остается сказать немного.

Всем известны события, которые последовали за этим безоблачным историческим утром 22 июня 1941 года. Здесь, на Севере, в районе зимовки четырех товарищей, они начались даже несколько раньше, чем в других местах.

Муш доставил послание Локоткова. И в тот же час о появлении фашистской подводной лодки в территориальных водах и на путях движения рыболовецких караванов стало известно всем, всем. Тревожная радиоморзянка полетела по эфиру, оповещая о коварных замыслах врага. Карбасы и рыболовные траулеры поспешно возвращались в гавани. Побережье насторожилось.