Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

У Израиля есть сильный и богатый друг. Понятно, почему маленькая, окруженная врагами страна стремится походить во всем на этого друга. Израильтяне и здесь не знают меры и подвергают себя смертельной опасности…

Я брел по тропе Торо и бормотал о суетном, а по сути дела, опять думал об этой проклятой «роскоши человеческого общения», и Генри Дэвида не было рядом со мной, но тропа его не исчезала, хотя я продолжал говорить о том, что понятно только тем, кто знает, что такое телевизор…

Генри Торо смело критиковал свою страну. Он так сильно любил ее, что имел право на любой, самый беспощадный анализ той действительности, в которой жил.

В те годы не знал Торо, что следом за сытостью и богатством его страны последует претензия на абсолютную власть и мессианство, что все пойдет по накатанному сценарию и приведет в итоге к убийственной скуке подобия. Не знал, но предвидел, предсказывал.

Отсутствие меры часто сказывается в страсти к типизации. Человеческое сообщество в США страдает рядом характерных болезней, но симптомы этих хворей были замечены давно, и они не являются специфической особенностью одной лишь заокеанской демократии.

Деньги возбуждают стремление к власти, а власть, построенная на богатстве, гибельна для бедных и безвластных.

Об этом писал Генри Торо полтора века назад, когда землю еще не сковали повсеместно обручи железных дорог, телеграф казался чудом, а города не задыхались от бензинового яда, а вдыхали сладкий дух навоза.

Торо все еще нет на тропе рядом со мной, но я слышу его голос:

«Главное не то, что большинства предметов роскоши и большей части так называемых жизненных удобств человек может запросто лишиться, но то, что они являются явными препятствиями на пути развития человека в существо высшего порядка… Человек богат ровно настолько, насколько он способен отказаться от того, чем владеет».

И вот мы снова рядом. И думаем о том мире, в котором люди владели немногим, но даже эти «владения» показались Генри Дэвиду опасными, просто потому, что существа человеческие работали не ради самих себя, а ради суетных мнимых удобств и удовольствий жизни.

«Недостаточно быть прилежным тружеником, – писал Торо. – Так ведут себя и муравьи; вопрос в том, зачем столь прилежно трудиться?»

Люди не спрашивали себя об этом и тысячу, и триста, и сто лет назад. Не спрашивают они себя об этом и сегодня, а потому и не задумываются о серьезности проблемы меры.

Я всегда верил Торо, потому что он, несмотря на свою резкую критику современного общества, не принимал пути иллюзий-революций и утопических коммун.

Он знал, что изменение среды не способно воспитать нового человека. Он верил только в способность человеческой личности двигаться к совершенству.

«Реформа общественных структур без трансформации отдельных членов общества обречена на неудачу; без более совершенного индивидуума не может быть никакого реформированного общества» – так считал Торо задолго до Льва Толстого.

Идеализм? Конечно. Но насколько он честнее и благороднее кровавого бреда социальных реформаторов! Позиция Генри Дэвида удивительно похожа на еврейскую мечту о Мошиахе, о чуде явления светлой и великой личности, способной направить к добру весь мир.

Торо прекрасно знал, почему история человечества полна жестокости, войн и несправедливости. Только-только поднимали голову «преобразователи» мира, будущие фашисты и коммунисты, а Генри Дэвид уже предвидел трагедию в противоречиях двух фундаментальных предпосылок: «Одна утверждает, что нужно переделывать себя, и тогда природа и условия жизни вновь придут в порядок; другая говорит, что нужно сначала преобразовать природу и условия жизни – и тогда человек достигнет совершенства».

В первой посылке – постижение сущности вещей, терпение и чувство меры. Во второй – гордыня, нетерпимость и безмерность человеческих амбиций.

Я невольно слишком далеко ушел от «телевизионной» тематики, от тезиса о радости человеческого общения. Но опять иду по тропе Генри Торо, а потому начинаю понимать, что беда не только в утрате этой радости.

Трагедия в том, что люди фатально утрачивают способность общаться с природой. Случилось то, о чем не раз предупреждал Торо.

Мы теряем землю под ногами, заковывая ее в асфальт. Мы утрачиваем счастье движения по этой земле. Мы перестаем понимать голоса животных и пение птиц. Уход от природы неизбежно ведет к утрате уважения к ней. Мы перестаем ценить дары природы. Мы равнодушно выбрасываем на помойку хлеб, даже не подозревая, что вместе с хлебом швыряем в тлен и грязь частицу своей души.

Мир технократии предлагает нам суррогат жизни, а не саму жизнь. Полотно гениального мастера не может тиражироваться и продаваться до бесконечности. Копии – вот неизбежный и вынужденный товар на рынке общества потребления.

Привычка к суррогату крайне опасна. Со временем копия начинает претендовать на первозданность подлинника и человек утрачивает способность отличать одно от другого.