Рассказы о Розе. Side A

– Ван Хельсинг всё-таки за меня волнуется? – отец Декамп быстро посмотрел на Дэмьена, вскинул ресницы, была у него такая манера – быстрого взгляда, внезапного, – будто птицы с веток взлетели, не вороны, не галки с карканьем, а большие молчаливые черные птицы, поднял тонкие брови, такие идеальные, что они казались искусственными, как женские – там выщипали, там нарисовали, героиня немого кино. – Нет, я не теряю веру. Напротив, она становится такой сильной, что может двигать миры… иногда мне кажется, что я могу спрыгнуть с крыши Собора и полететь – просто полететь, как в детской книге, как во сне, так дрожит мое сердце, трепещет, когда я думаю о Нем, как Он велик, как я люблю Его… так девочки себя чувствуют, когда слушают любимую музыку, мне кажется… слышишь? – он схватил мальчика за руку, за рукав, за запястье, не больно, а как-то так… будто увидел что-то прекрасное, закат на крышах, радугу – от радости. – Мне просто некуда девать эти крылья, этот свет… иногда я будто горю… знаешь, будто страсть к Богу – это физическое… – Дэмьен испугался, будто его схватил дракон и вот-вот унесет на край земли; будто они вместе с Декампом оказались на льдине, на расшатанном камне на самом краю; он тоже вцепился в Декампа – что-то сгустилось в воздухе в ответ на рассказ Декампа – холодное, грозовое; черное и красное; будто еще секунда – и упадут.

– А ты… просил, писал?.. – Дэмьен заговорил шепотом. – Напиши ван Хельсингу, он найдет тебе еще что-нибудь разрушенное… пожалуйста, не думай, что я дежурно ерничаю и иронизирую… – он вдруг понял, что влюбился в отца Декампа без оглядки – такого красивого, пылающего, романтичного, Байрона, Наполеона на Аркольском мосту, вот оно в чем дело, все эти закидоны, фрески с голыми женщинами, посуда с внутренностями, еда, собаки, лошади, коньяк – просто сила, которую некуда деть; он держал отца Декампа теперь крепко-крепко, будто это могло помочь – а вокруг них темнело и темнело.

– Да, написал, конечно; а он ответил загадочное – сиди тихо и не показывайся; не шурши кустами; что-то они там задумали с Талботом, не иначе, как переворот; тем более, что этот… мелкий… рок-музыкант бывший… его сын… Йорик Старк… стал не так давно самым молодым кардиналом…

– Ну, не самым… Генрих Бенедикт Стюарт…

– Ну, это было давно да… а еще прислали Мёльдерса этого страшного, чтобы меня прикрывал…. Коньяк прятал, рабочих вот вызывал…

– Да ладно. Маттиас… он же просто монах… он же хороший…

– Жопу он мне прикрывает, это точно, – Декампа отпустило; будто его вера – это приступ болезни; и аспирина действительно достаточно, чтобы справится; не тяжелая форма; но за руки они всё еще держались. – А ты-то, Оуэн? Что для тебя вера в Бога? Ты веришь в Бога вообще? Или тебе просто жизнь в Церкви подходит? Я без оскорблений… Вот Маттиас в Бога не верит… но служит Церкви… ему удобно.

– Я знаю, так бывает. Но я верю, – улыбнулся Дэмьен. – Как это описать… Я не знаю. Бог – это книги.

– Ты любишь книги больше, чем Бога?

– Ты смотрел фильм «Книга Илая»? – отец Декамп кивнул. – Помнишь, там печатают Библию? Опять первую книгу в новом мире… Я плакал, когда смотрел, всё время плачу, мой друг Тео в ужасе от этого условного рефлекса-сантимента… как ты от распятий – именно на этом моменте – вот Бог для меня – книги… первой напечатанной книгой была Библия – почему люди об этом забыли – Бог – это книги, это Слово…

– Просто тебя поймают на истории о древе познания; что Бог не разрешал людям знание; а еще все эти «а разрешает Бог пластическую хирургию? а разрешает Бог генетические эксперименты? – наверное, нет», – отец Декамп смешно растянул последние слова, манерно, будто какой-то модный журналист это спрашивал и сам же отвечал; мягко вынул свою руку из руки Дэмьена. – А книги про секс и вампиров? Ну и всё такое…

– Отличные бывают книги про секс и вампиров, – отец Декамп засмеялся. – Да, еще Визано говорил, что у нас, людей веры, нет достойных ответов и аргументов, потому что вера – это абсурд сам по себе; зато есть остроумие и хук левой; и надо усиленно работать над тем и другим.

– Ричард Визано?

– Ты лично знаешь его? Он был моим наставником в Братстве.

– Судебный врач? Из семьи врачей? Богатый такой мальчик… синие глаза ледяные, высокий, светловолосый, следователь? Парень, который входит в кафе, все девочки думают, что он Кристиан Грей, сжимают ноги, а кофе во всех чашках замерзает, потому что кофе не обманешь?

– Кажется, да…

– Ужасный человек. Реально ебнутый. Я не знаю, зачем ван Хельсинг его взял в Братство. Он же презирает всех людей. Не понимаю, как это с верой в Бога в нем уживается.

– Да ладно. Визано хороший.

– Ты уже второй раз за пять минут про людей, которых я боюсь до усрачки, говоришь, что они хорошие. С тобой что-то тоже не так…