Рассказы о необычайном

– В те дни, – говорила она, – я была угнетена и печальна. Так как тело мое я считала чуждым земле и потому ощущала себя как нечто поганое, то после разлуки с Саном я особенно негодовала на то, что мне не удалось вернуться к себе в могилу. И вот я стала порхать по ветру, то несясь, то задерживаясь, и каждый раз, как видела живого человека, алчно его жаждала. Днем я обитала среди полей и лесов, ночью же появлялась и исчезала то там, то здесь – куда вели ноги. Случайно добралась я до дома Чжанов и увидела, что молодая девушка лежит на постели: вот я и устремилась, пристала к ней, но не знала еще, что смогу впоследствии в ней ожить.

Лянь слушала все это в напряженном молчании, словно о чем-то думая.

Прошло два месяца. Она принесла сына. Потом, после родов, сразу же захворала, с каждым днем все больше и больше слабея. Раз она взяла Янь за руку и говорит ей:

– Позволь мне обременить тебя моим злосчастным ребенком: ведь мой сын – твой сын!

Янь заплакала, кое-как стала утешать ее, придумывая разные вещи… Затем позвали заклинателей и врачей, но Лянь их не принимала. И так она все глубже и глубже погружалась в свою затяжную болезнь, а дыхание ее стало словно висящая в воздухе тонкая шелковая нить. Студент и Янь – оба рыдали. Вдруг больная открыла глаза и проговорила:

– Перестаньте! Мой сын рад жить, а я рада умереть. Если будет судьба, то через десять лет мы сможем снова встретиться.

С этими словами она умерла. Открыли одеяло, чтобы убрать покойницу, смотрят – труп превратился в лисицу. Студент не мог допустить, чтобы на нее смотрели как на оборотня, и устроил богатые похороны.

Сыну Лянь дали имя Ху-эр, Лисенок, и Янь любила его как своего собственного. В весенний праздник «чистой и светлой погоды»[429] она непременно брала его и отправлялась голосить на могилу Лянь. Так прошло несколько лет. Сан выдержал второй государственный экзамен в своем уезде, и семья стала понемногу богатеть. Только Янь все огорчалась, что не рожала. Зато Ху-эр был замечательно способный мальчик, хотя слабенький, хилый, вечно больной. Янь часто выражала желание, чтобы Сан купил себе наложницу. И вот однажды прислуга докладывает, что у их дверей стоит какая-то старуха с девочкой, которую просит у нее купить. Янь велела привести ее. И вдруг, увидев ее, страшно испугалась и вскричала:

– Сестрица Лянь, ты опять появилась?

Сан всмотрелся: действительно, очень похожа, и тоже ахнул. Спросили, сколько ей лет. Оказалось – четырнадцать. Справились, за сколько старуха продаст девочку. Та отвечала:

– У меня, старухи, только всего и есть, что этот комочек мяса. Пусть ей найдется место – тогда и мне будет где поесть. А если впоследствии мои старые кости не выбросят куда-нибудь в канаву, то и хватит с меня!

Сан купил девочку, заплатив за нее как можно дороже, и оставил у себя. Янь взяла девочку за руку, ввела в спальню, заперлась и, взяв девочку за подбородок, улыбнулась ей и спросила:

– Ты меня знаешь или нет?

Та отвечала, что не знает. Спросила, как ее фамилия. Девочка сказала, что ее зовут Вэй и что отец ее был торговец пряными соусами в Сюйчэне, но вот уже три года как умер. Янь стала считать по пальцам и внимательно обдумывать. Выходило, что с тех пор, как умерла Лянь, прошло как раз четырнадцать лет. Опять принялась внимательно разглядывать девочку, нашла, что вся ее наружность, лицо, манеры – все самым непостижимым образом напоминает Лянь. Тогда она шлепнула ее по затылку и закричала ей:

– Сестрица Лянь, а сестрица Лянь! Ты, должно быть, не обманула меня, назначив свидание наше через десяток лет!

Девочка стала что-то смутно-смутно вспоминать, словно просыпаясь ото сна. Потом в ней вдруг все решительно прояснилось, и она бодро сказала: «Да, да!» – и стала смотреть на Янь-эр как на давно знакомую.

– Все это, – смеялся Сан, – похоже на то, как будто знакомая ласточка возвращается домой!

Девочка плакала и говорила:

– Да, конечно! Я слышала, как мать моя рассказывала мне, что я заговорила, как только родилась, и это было сочтено зловещим знаком. Меня стали тогда поить собачьей кровью, и сознание моей прежней жизни во мне помутнело, а затем исчезло. Теперь же я в самом деле словно ото сна проснулась!.. А ты, барышня, не правда ли, та самая сестрица Ли, что стыдилась быть бесом?

И обе разговорились о своей прежней жизни, вспоминая ее то с радостью, то с печалью.

Однажды весной, в день «холодного обеда»[430], Янь говорит своей новой сестре:

– Этот день мы с мужем посвящаем ежегодно поездке на могилу сестрицы Лянь.

И взяла ее с собой. Когда все они пришли на могилу, то новая увидела, что могила заросла травой да и деревья уже в обхват руки. Увидела и глубоко вздохнула.

Ли говорит затем мужу:

– Я в двух жизнях своих была дружна с сестрицей Лянь и не вынесу нашей разлуки. Право, следовало бы наши белые кости зарыть в одну яму.