Старые друзья встречаются вновь, но отношения между ними, разумеется, не могут оставаться прежними. Простак испытывает огромное уважение к другу, которое, впрочем, не мешает любви и даже обожанию - ведь тот стал прославленным мудрецом! Вместе с земляками он спешит навстречу мудрецу, чтобы приветствовать его. Отношение мудреца к другу детства более сложное. С одной стороны, он гнушается простаком, которого считает умалишенным. С другой стороны, его влечет к нему нечто большее, чем сентиментальные воспоминания о прошлой дружбе: ведь простак на свой лад решил проблемы, стоявшие перед обоими.
Мучения мудреца возобновляются тотчас по приезде в родной город. Прежде всего, он узнает, что дом его отца разрушен. Причиной разрушения послужили путешествия мудреца, иными словами - его скептицизм и исследовательская страсть. С точки зрения мудреца, наследие его отцов нежизнеспособно, если не мертво. И потому он в действительности уже не связан ни с родным местечком, ни с его жителями, а по большому счету - и с народом, породившим его. Вернее, от этой связи уцелела одна видимость. Он поселяется на постоялом дворе, где не может найти покоя, ибо временное пристанище никак не соответствует его человеческому потенциалу и мудрости. Процесс разрушения затронул не только дом этого человека, но и его связь с миром. Мудрец ощущает бесконечное отчуждение от людей. Пришло время пожинать горькие плоды мудрости. Так и не найдя себе достойного жилища, он в конце концов соглашается поселиться в доме простака. В такой форме - как знак признания своих заслуг и достоинств - мудрец принимает наследие отцов. Однако идущая от них традиция остается в руках простака, слывущего среди людей дурачком. Мудрец теперь верен этой традиции, однако преданность ей продиктована отсутствием выбора. Эта связь остается внешней, и, возможно, ее предопределяет восторженное обожание со стороны простака - действительного носителя традиции, который видит в друге детства существо высшего порядка и преклоняется перед ним.
Жизнь мудреца и в доме друга остается несладкой. За что бы он ни взялся, никто кроме него самого не может отличить успех от неудачи, но и то, и другое доставляет ему только новые страдания. В отличие от простака, его постоялец весьма чувствителен к общественному мнению. Когда оказывается, что некому оценить изготовленный им шедевр, мудрец чувствует себя глубоко уязвленным. Это же чувство он испытывает, внимая похвалам за ущербное, неудачное изделие, в котором никто, кроме него самого, не может различить порок. Мудрец знает, что и лучшему из врачей не всегда удается победить болезнь и вовсе не обязательно в смерти больного виноват лекарь. Но люди не понимают этого. Жизнь мудреца стала сплошной мукой - как из-за того, что он имеет, так и из-за того, чего лишен. Он страдает от неисполнимости своих желаний, мучается из-за допущенных оплошностей и ошибок. Он один из всех переживает из-за того, что подумают "в Испании" (в Талмуде есть другое название для всякого удаленного места - Аспамия). Никто не в состоянии понять причину его печали. Люди не способны оценить меру страданий, которые доставляет мудрость, не находящая покоя, страданий человека, лишенного возможности жить среди них своей особенной жизнью, не похожей на их существование. И потому мудрец, подобно многим своим предшественникам и товарищам по несчастью, постоянно мучает и изводит себя.