Рассказы о лорде Питере

Следом за своей проводницей Лэнгли вошел в темную квадратную комнату с большим камином у дальней стены. К огню было придвинуто кресло с высокими подлокотниками. Марта, пробормотав что-то в виде извинения, ковыляя, вышла, оставив его стоять в полуосвещенной комнате. Когда глаза Лэнгли привыкли к окружающему, он увидел, что посреди комнаты стоит накрытый к обеду стол, а по стенам висят картины. Одна из них казалась удивительно знакомой. Он подошел ближе и узнал портрет Элис Уэзерелл, который видел в Нью-Йорке. Портрет был написан Сарджентом[8] в счастливую минуту вдохновения. Прелестное, словно дикий цветок, лицо молодой женщины, казалось наклоняется к нему с радостной, сверкающей, полной жизни улыбкой.

Полено в камине внезапно треснуло и, сверкнув искрами, рассыпалось. Этот незначительный шум и вспышка света словно нарушили что-то. Лэнгли услышал (или ему показалось, что услышал) какое-то движение в большом кресле у огня. Он шагнул вперед и остановился. Ничего не было видно, однако, послышались какие-то странные звуки, низкие и неприятные. Лэнгли был уверен, что это не собака и не кошка. Звуки были чмокающие, булькающие, словно их издавало животное, захлебнувшееся слюной, и производили отталкивающее впечатление. Затем последовало мычание и визг... Потом наступила тишина.

Лэнгли отступил к двери. В комнате находилось что-то, с чем ему не хотелось встречаться. Его вдруг охватило сильное желание немедленно бежать, но тут появилась Марта со старомодной лампой в руках, а за ней — Уэзерелл.

Привычный американский акцент рассеял неприятную атмосферу темной комнаты. Лэнгли сердечно ответил на рукопожатие Уэзерелла.

— Подумать только, встретить вас — здесь! — воскликнул он.

— Мир тесен, — отозвался Уэзерелл. — Боюсь, это звучит банально, но я, безусловно, рад вас видеть.

Старуха поставила лампу на стол и спросила, можно ли подавать обед. Уэзерелл ответил утвердительно на смеси испанского и баскского, но старуха, видимо, понимала его достаточно хорошо.

— Я не знал, что вы специалист в баскском, — заметил Лэнгли.

— Приходится! Эти люди не говорят ни на каком другом. Но баски, разумеется, — ваша специальность, не так ли?

— О да!

— Представляю, каких странных вещей вам наговорили о нас! Ну, об этом мы поговорим позднее. Я старался сделать этот дом приемлемым, хотя неплохо было бы иметь хоть немного современных удобств. Но он нас устраивает.

Лэнгли воспользовался случаем и пробормотал что-то, осведомившись о миссис Уэзерелл.

— Элис? Ах да, я забыл... Вы ведь ее еще не видели, — Уэзерелл пристально посмотрел на Лэнгли со странной полуулыбкой. — Я должен был предупредить вас. Раньше, кажется, вы были... поклонником моей жены...

— Как и все!

— Несомненно! Ничего в этом удивительного, не так ли? А вот и обед! Поставьте, Марта, мы позвоним, когда будем готовы.

Старуха поставила блюдо на стол среди стеклянной посуды и серебра и вышла из комнаты. Уэзерелл направился к камину и, отступив в сторону, не отрывая глаз от Лэнгли, обратился к креслу.

— Элис! Вставай, дорогая, и поприветствуй своего старого поклонника. Пойдем! Вам обоим эта встреча, несомненно, доставит удовольствие.

Что-то двигалось и скулило среди подушек. Уэзерелл наклонился и с видом преувеличенного почтения поднял это что-то на ноги. Мгновение — и оно предстало перед Лэнгли в свете лампы.

Оно было одето в богатое платье из золотистого шелка и кружев, но мятое и скомканное, оно кое-как сидело на обвислом, толстом теле. Лицо — одутловатое, бледное; взгляд — отсутствующий; рот полуоткрыт, из углов его струйками стекала слюна; на почти лысом черепе кое-где прилипли пучки волос, ржавого цвета, как мертвые пряди на голове мумии.

— Иди, любовь моя, — сказал Уэзерелл, — и поздоровайся с мистером Лэнгли.

Существо мигнуло, издав какие-то нечеловеческие звуки. Уэзерелл продел свою руку ему под мышку, и оно медленно протянуло безжизненные пальцы в сторону Лэнгли.

— Ну вот, она узнала вас. Я так и думал. Пожми ему руку, дорогая.

С тошнотворным чувством Лэнгли взял эту инертную руку. Она была холодная, влажная и грубая. Лэнгли сразу же выпустил ее, и, мгновение повисев в воздухе, рука безвольно упала.

— Я боялся, что вы расстроитесь, — сказал Уэзерелл, наблюдая за своим гостем. — Я, конечно, к этому привык, и на меня так не действует, как на постороннего. Хотя вы не посторонний... Отнюдь нет, не правда ли? Это называется premature senility[9]. Ужасно, если не приходилось видеть раньше. Кстати, можете говорить что угодно. Она ничего не понимает.

— Как это случилось?

— Вообще-то я и сам не вполне понимаю. Постепенно. Я, разумеется, консультировался с лучшими врачами, но ничего нельзя сделать. Поэтому мы здесь. Мне не хотелось быть дома, где все нас знают, и я против всяких санаториев и клиник. Элис — моя жена, как говорится, «в богатстве и бедности, в радости и в горе...» Пойдемте! Обед остывает.

Он пошел к столу, ведя жену, глаза которой чуть оживились при виде еды.