Рассказы о литературном институте

А курс у них хороший был, сплоченный, и весь - талантливый. Многих из них я хорошо и душевно знал и со многими приятельствовал. Я с ними пытался в 1984 году поступить, но не осилил сочинения, завалился. Пьяненький приехал на сочинение... И сам не знаю, что там наплел, наковырял, в сочинении... Они все - осилили, а я - нет.

А мне ночью, как раз перед самым сочинением один паренек попался в коридоре, чудак с Украины, тоже абитуриент. А я только из-за стола выпростался, где с ребятами сидел, слегка расслаблялся, вылез в коридор, чтоб продышаться... Тут он меня и поймал!

- Я, - говорит, - тебя перепью, а тебя в пьянке сильней! - А они у себя, на Украине-то, действительно шибко пьют, крепкие на пьянку.

Я удивился.

- Кто? Ты меня? Да это смешно просто, - смотрю на него с удивлением, аж рот открыл. А он - здоровый, толстый, а я - маленький и худой.

Ну раз такое дело, сели мы с ним за стол и стали пить, кто кого перепьет... А утром - экзамен, сочинение. Пили всю ночь, до утра. Потом его - в одну сторону утащили, меня - в другую... Я поспал два часа и кое-как выбрался на экзамен... А он так и не встал, растоптала его, почти убила водка.

Так что курс у них хороший был, сплоченный. Я со многими приятельствовал. И девушки - все красавицы, малинник и цветник одновременно. Лучше их курса - только наш курс был. Без всякого бахвальства говорю. Спаянный - крепче крепкого. И девушки тоже - красавицы, сплошная оранжерея. А я на следующий год поступил. Приехал - и хитрее себя повел. А уж ночь перед сочинением на трезвую голову провел. За столом не сидел, на провокаторов в коридоре внимания не обращал. Больше на звезды смотрел - и поступил. И так волею обстоятельств получилось, что я и со своим курсом дружил и роднился - ближе некуда! - и с ними - тоже. Потому что всех их знал еще с абитуры.

А вот Сережа и Николай, хоть у них и курс сплоченный был, все равно особнячком держались, вдвоем. Предпочитали между собой приятельствовать и корешиться. Ну, наверное, у них какие-то общие мысли были грандиозные и темы захватывающие, которые за общим столом негоже рассказывать. Так что за дружеским столом они не засиживались, ныряли побыстрее домой, закрючивались и уж тогда вели между собой душевные разговоры.

Конечно, и по журналам они тоже бегали... А вдруг напечатают? Ну, у них весь курс начал бегать, как поступил, носился со своими ворохами... А они тоже - не лыком шиты! Сережа все больше в "Юность" заглядывал, а Николай так сразу в "Новый мир" шел, где матерых мужиков печатают. Сережа писал коротенькие рассказы - чистые, свежие, очень на Юрия Казакова похоже. А Николай над романами сидел, где тему жизни и смерти пристально, как сквозь лупу, рассматривал. Кто-то ему даже однажды сказал: "Ну ты, брат, однако, новым Достоевским будешь". Вот он и работал, вкалывал, не хуже Федора Михайловича. А над кроватью портрет его повесил. Но "Новый мир" почему-то не очень разогнался, чтоб взять его романы и напечатать.

Тогда Николай все чаще стал подходить к карте мира - она над Сережиной кроватью висела - и тыкать в нее пальцем.

- Гляди, Сережа, - говорил он, - это вот - Лондон, а это - Париж... а потом отнимал палец и потихоньку жужжа, как самолет, переносил его через океан, кружил немного и садил, где надо. И задумчиво говорил: - А это, Сережа, Нью-Йорк...

- Ну и что? - Пожимал плечами Сережа и подходил к карте.

- А то, - отвечал Николай, - что эти города существуют в природе, на самом деле. И никто их не выдумал. Понял, Сережа, - шептал Николай, отходя от карты, и ложился на кровать.

- Понял, - жал плечами Сережа и тоже ложился на кровать.

А однажды Николай пришел из "Нового мира" с папкой под мышкой и, не ложась на кровать, так сказал Сереже. Положил ему руки на плечи, заглянул в глаза и сказал:

- А давай, Сережа, слепим с тобой дельтаплан, смастерим...

- Зачем он нам нужен-то? - испугался Сережа.

- А затем, что мы на нем улетим отсюда! Куда-нибудь... Хоть - в Париж. Говорят, его можно раз увидеть и сразу помереть от восторга. Нам здесь делать-то нечего, ты пойми! Нас здесь - не печатают. Даже - тебя. А ведь ты почти Казаков! - речь Николая была коротка, горяча и убедительна.

- А как мы его слепим, смастерим-то, дельтаплан этот? - спросил растерянно Сережа.

- Да я же все знаю, Сережа, - жарко зашептал Николай. - Я же - бывший летчик, летун, у меня все схемы и карты в голове, все схвачено! - он действительно когда-то летал летчиком на Ан-2 и других самолетах. Все знал.

- А радары? - усомнился Сережа. Все-таки лететь до Парижа - не ближний путь.

- А мы низко над землей пойдем, на бреющем полете... Нас ни один радар не возьмет. Мы дельтаплан прямо на крыше общаги соберем, дождемся хорошего ветра - и вперед. Всем ручкой сделаем. А то нас здесь даже не печатают!

Сережа отыскал на карте Париж, потрогал его и улыбнулся ему, как давнему знакомому.

- А если нас там не примут? - спросил в лоб Николая.

- Кого, нас?! Да с распростертыми объятьями! Вот так, - Николай распахнул руки и крепко обнял Сережу. И еще по спине похлопал.