Рассказы о Ленинграде [1984, худож. С. Яковлев]

Его допрашивал жандармский ротмистр Лютов. Допрос длился долго, но протокол его оказался предельно кратким. Назвав свое имя, фамилию и звание, на все остальные вопросы Александр Ульянов отвечать отказался.

Не все участники покушения были столь же стойкими. Полиция накапливала улики. Но узник камеры № 47 Александр Ульянов по-прежнему молчал. В протоколах допросов остались его краткие ответы: «Лица, помогавшие в Вильно достать азотную кислоту, мне известны, но я отказываюсь их назвать», «…кто доставлял ко мне и кому я возвратил снаряды, кто вместе со мной набивал снаряды динамитом, я назвать и объяснить не желаю». Он говорил только правду и при этом никого не предал. Прочитав показания Ульянова, даже царь сказал: «От него, я думаю, больше ничего не добьешься».

На допросах было трудно.

Еще труднее было увидеться с мамой…

Анна Ильинична записала со слов Марии Александровны грустный рассказ об этом свидании:

«Когда мать пришла к нему на первое свидание, он плакал и обнимал ее колени, прося простить причиняемое ей горе; он говорил, что кроме долга перед семьей у него есть долг и перед родиной. Он рисовал ей бесправное, задавленное положение родины и указывал, что долг каждого честного человека бороться за освобождение ее».

О том же Александр Ульянов сказал и на суде: «Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело».

Приговоренных к смерти узников под усиленной охраной перевезли в Шлиссельбургскую крепость. 8 мая 1887 года Александра Ульянова не стало.

Узнав о смерти старшего, горячо любимого им брата, Владимир Ульянов сказал:

— Нет, мы пойдем не таким путем. Не таким путем надо идти.

Не путем террора и покушений, а путем создания массовой боевой партии рабочего класса.

Два века молчали орудия Петропавловской крепости. Только лишь вестовая пушка отсчитывала полдни. Но пришел день, когда выстрелили и другие. Прямой наводкой по царскому дворцу.

25 октября 1917 года холостой выстрел пушки с Нарышкинского бастиона и поднятый на мачте Флажной башни фонарь просигналили «Авроре»: «Пора!» Над Невой прогремел исторический выстрел крейсера революции. Начался штурм Зимнего дворца.

Через Неву до крепости донеслась перестрелка. И тогда она сама — ее солдаты, вставшие на сторону революции, открыли огонь. Из 3-дюймовых орудий. Один из снарядов разорвался в комнате, за стеной которой дрожали от страха члены Временного правительства.

К утру всех их, арестованных восставшим народом, доставили в Петропавловскую крепость. Один из министров «временных» даже возроптал, пожаловался коменданту крепости М. С. Урицкому: дескать, в камерах сыро, тесно…

— Вы сами строили эти казематы, — ответил Урицкий. — Пеняйте теперь на себя.

Главная площадь

В каждом городе есть своя главная площадь. В праздники идут по ней колонны демонстрантов, на парадах солдаты чеканят шаг. Гости приедут — непременно сведут их на главную площадь, покажут.

В Ленинграде такая главная площадь — Дворцовая. Та, первая, что возникла на правом берегу Невы, Троицкая площадь, главной не стала. Город постепенно перебирался на левый берег Невы, и на старой Троицкой площади становилось все тише и тише…

На левом же берегу выросли здания Адмиралтейства, появилась судостроительная верфь. Вдоль Невы стали селиться люди знатные. Ближе всех к Адмиралтейству поставил свой дворец командующий русским флотом адмирал Ф. М. Апраксин. Дальше — вице-адмирал Крюйс, вице-адмирал Браун. Так царь повелел: земельные участки вблизи новой верфи давать только морским чинам. Свой Зимний дом тоже решил здесь строить по праву корабельного мастера Петра Алексеева (каковым царь на флоте значился).

В 1711 году архитектор Доменико Трезини постройку закончил. Фасадом своим царский Зимний дом выходил не на Неву, а на Зимнюю канавку. Прямо к воде сбегали мраморные ступени, но сам дом был невелик и тесноват. Может быть, поэтому царю и не приглянулся. В 1720 году архитектор Георг Маттарнови новый ему дворец построил, на этот раз лицом к Неве. (На том месте, где сейчас расположен Эрмитажный театр.)