Рассказы о капитане Бурунце

Закончив работу, мужчина сел за руль и включил мотор.

Отъезжая, он крикнул:

— Желаю…

— Спасибо! — в свою очередь крикнул Бурунц, хотя не смог разобрать, что именно ему пожелали.

Он стоял посреди дороги и со щемящей болью смотрел вслед убегающему красному огоньку. Только теперь понял, как ему не хотелось, чтобы машина уезжала. Отправились на свою дачу… Вот когда наступило настоящее одиночество!

Песчинки еще летели по шоссе за умчавшейся машиной, когда Бурунц повернулся спиной к красному огоньку и сел на камень. Нестерпимое чувство жалости к себе — одинокому, лишенному права уйти и спокойно, как все люди, проспать ночь — нахлынуло на него.

А почему, собственно, он не может уйти? Вот разобрать преграду, сложенную из камней, спрятаться в траве, пропустить машину, а затем, когда прибудет начальник, доложить, что бандитов не было. И никто никогда не узнает. Да никто и не попытается узнавать. Не проезжали, и все!

Бурунц усмехнулся. Кто из людей, работающих с ним рядом, мог бы так поступить? Вот сосед справа, участковый уполномоченный Нагапетов… Ни за что он так не сделает! Костьми ляжет, но не схитрит. Сосед слева- лейтенант Христ Осипян — тот может. Говорун, ловчила. Тот сквозь игольное ушко пролезет. Кого угодно вокруг пальца обведет.

Нет, мы уж не станем завидовать ни тем, кто хитрит, ни тем, кто спокойно спит, ни тем, кто на дачу уехал. Каждому свое. Какой тебе выпал жребий, такой и выполняй. Мир стоит на том, чтобы каждый как можно лучше делал свое дело. А иначе что же получится!

Бурунц сидел на камне, обхватив руками колени. В небе мерцали звезды. На земле стояла тишина — такая густая и напряженная, что звенело в ушах.

И в этой тишине неприятно прозвучали чьи-то далекие, словно крадущиеся шаги. Затем послышались звуки песенки. Какое, скажи пожалуйста, разгуливанье в четвертом часу ночи! Будто это тебе не шоссе, где на километр вокруг нет никакого жилья, а улица в громком городе!

Конечно, можно было бы не останавливать прохожего. Но очень уж давило одиночество. Бурунц направил на дорогу луч фонарика и строго спросил:

— Весело? Кто это распевает?

То, что в темноте казалось легкой тенью, сразу приобрело точные очертания: невысокая фигурка в парусиновом кителе, на ногах стоптанные — похоже в прошлом белые — туфли… Как только вспыхнул свет, фигура остановилась. Ломкий юношеский голосок ответил:

— Человек…

Голос был знакомый. Даже в темноте Бурунц узнал бы: Норайр. Но он повел фонариком и на всякий случай убедился, что ошибки нет. Уже опуская фонарь, увидел — Норайр что-то прижимает к боку левой рукой. Пришлось шагнуть поближе, чтобы понять: мальчишка тащит под мышкой живого петуха.

— Откуда и куда?

— Это вы, гражданин уполномоченный?

Только сейчас в голосе Норайра прозвучала тревога. Встречи ночью с чужим человеком он, по-видимому, не боялся, а вот «гражданин уполномоченный» — это, по всему судя, ему не нравится…

Они не виделись с тех пор, как Бурунц лазил в пропасть за козьими рогами. Тогда была коза, теперь, значит, петух…

— Да, это я, участковый уполномоченный. Что несешь?

Норайр долго не отвечал.

— Птица… — объяснил он нехотя.

— Купил, что ли?

— Стану я покупать!

— На дороге, выходит, нашел?

— Нет… Зачем на дороге…

— Так как же?

На этот раз молчание- продолжалось еще дольше.

— Может, думаете, украл? — без обиды, вежливо осведомился Норайр.

— Представь себе: думаю!

— А это, товарищ капитан, самый честный петух, если вы хотите знать! Я его в карты выиграл.

— Не ври.

— А вот, умереть мне! Тут, в вашем Урулике, у меня дружки есть, мы с ними в карты по ночам режемся. Сегодня я их обставил — видите, до петуха дошло. Так что — ничего особенного. А красть петуха — что в нем есть? Одни перья. Если дух выпустить — останется кило, не больше. Сами посудите, какой смысл пачкаться…

Бурунц молчал. В карты играет! Ничего, говорит, особенного… Хотел же, хотел заняться мальчишкой! Раз уж взялся за дело — доводи до конца.

Впрочем, сейчас не время разбираться. Украден ли петух, выигран ли — это выяснится потом.

— Норайр, хочешь мне помочь?

— А что? — недоверчиво засопел мальчишка. — Петуха, что ли, вернуть?

— Ты знаешь, где я живу?

— Ну?

— Знаешь или нет?

— Кто не знает!

— Так во втором доме от меня, если считать влево, живет бригадмилец Парсаданян. Его надо разбудить. Только быстро! И чтобы он поскорее привел людей вот сюда, на шоссе. Пусть факелы с собой захватят.

— А что случилось?

Самое благоразумное — ничего не объяснять. Все-таки хоть мелкий, а уголовник. У них своя солидарность, круговая порука. Но нельзя просить человека о помощи и в то же время хитрить с ним. Надо начистоту.

— Я тебе все объясню, — серьезно начал Бурунц, — а уж там захочешь — иди, хочешь — не иди, дело твое…

Норайр слушал не перебивая. Сказал протяжно, как бы раздумывая и что-то для себя решая:

— Пойду-у…

— Ну, пойдешь — спасибо тебе. Тогда вот что: коня моего возьми. Верхом-то умеешь? И торопись…

Едва затих в отдалении дробный перестук копыт, как на шоссе зажглись чуть видные огоньки. Словно волчьи глаза. И Бурунц сразу понял: едет та машина. Та самая. Сейчас будет здесь…