Читаем Рассказы о Дзержинском полностью

- Ничего, толковый! - ответил старый машинист. - Большой специалист, его народ уважает, хотя, конечно, кое-что ему еще не ясно в нашей жизни...

В это мгновение Сазонов встретился взглядом с Дзержинским, осекся на полуслове и несколько секунд молчал, точно позабыв, для чего он здесь, на трибуне. Потом спохватился, полистал блокнот и сказал:

- Вот эта цифра: двадцать три процента.

В зале задвигались. Двадцать три процента! Цифра означала неблагополучие, серьезнейшее неблагополучие.

- Какие двадцать три процента? - с места спросил Дзержинский. - Откуда вы взяли эти двадцать три процента? Вы проверили цифру?

Сделалось очень тихо. Дзержинский стоял у открытого окна, опершись руками на спинку стула, - высокий, в белой рубашке. Ветерок чуть шевелил его мягкие, легкие волосы. Глаза смотрели строго, лоб прорезала крутая складка.

- Вы проверили цифру?

- Я запросил, и мне дали эту цифру.

- Кто вам дал ее?

- Инженер Макашеев.

В зале засмеялись.

Председательствующий позвонил и сказал резко:

- Инженер Макашеев более интересовался мешочничеством, нежели своими прямыми обязанностями, и мы его, как вам хорошо известно, товарищ Сазонов, выгнали из наркомата...

Сазонов молчал.

- Продолжайте! - сказал председательствующий.

- Инженер Макашеев честный человек! - твердо произнес Сазонов. - Я его хорошо знаю и могу за него поручиться. История с мешочничеством - печальное недоразумение, которое, конечно, разъяснится.

Дзержинский усмехнулся, и Сазонов заметил эту усмешку. В глазах инженера мелькнуло упрямое выражение. "Помнит! - подумал Дзержинский. Помнит и не верит! Ну, что же, поверит. Непременно поверит!"

- Подсчет неисправных тележек произведен неправильно! - сказал Дзержинский. - И дело тут не в ошибке, ошибка поправима, а дело в старых, бюрократических методах, которыми мы, к сожалению, еще пользуемся. Как все произошло с этими процентами? Инженер Макашеев потребовал справку от своего секретаря, секретарь передал требование дальше - в соответствующий отдел, отдел - в подотдел, подотдел - в подподотдел, и пошла писать губерния до той последней инстанции, которой надлежало эту справку изготовить. Затем бумажка стала совершать свой путь к Макашееву, а оттуда к Сазонову, и кончилось дело тем, что два и три десятых процента увеличились до двадцати трех процентов. Вот вам и не виноват инженер Макашеев.

Участники совещания зашумели, машинист Верейко сердито засмеялся, кто-то сзади сказал басом:

- Инженер Макашеев свои мешочные доходы небось поточнее считает. Там не ошибается.

- Два и три десятых, товарищ Сазонов, - повторил Дзержинский, - это несколько меняет картину, - не так ли? Так вот, не лучше ли было бы вам, лично, без вашего "честного" Макашеева, без промежуточных отделов и подотделов, без всего того бюрократизма, который остался нам в наследство от департаментов и присутствий, затребовать эту справку лично и проверить ее лично, не полагаясь на Макашеева.

- Я не могу не доверять людям, товарищ нарком, - напряженно сказал Сазонов.

- Доверяйте, но не таким, как Макашеев. Надо знать, кому доверяешь!

Кровь отлила от лица Сазонова. Он опять долго молчал, потом с трудом собрался с мыслями и медленно стал отвечать на вопрос по поводу рационализации. Было видно, как дрожали у него руки, когда он перелистывал свой большой, старый, потертый блокнот. Машинист Верейко нагнулся к Дзержинскому и шепотом сказал:

- Словно бы напугался чего-то.

По поводу рационализации Сазонов говорил плохо и скучно. Видимо, он никак не мог сосредоточиться, и выходило так, что восьмичасовой рабочий день и рационализация трудно совместимы на транспорте. Кроме того, не хватает специалистов, особенно инженеров.

- Напоминаю! - с места сказал Дзержинский. - Восьмичасовой рабочий день должен дать увеличение производительности труда, а не наоборот. Люди теперь работают не на хозяина, а на самих себя! Советская власть, - это власть рабочих и крестьян, власть народа, и народ работает на себя. Не понимать этого может только не наш человек.

Сазонов дрожащей рукой наливал в стакан воду.

- А, ей-богу, у него температура повышенная! - сказал Верейко. Здорово так говорил, а теперь невесть чего болтает. Испанка, может, или сыпняк начинается. Меня, когда тиф начинался, двое сынов держали и племянник. Бежать хотел! Или...

Верейко внимательно посмотрел на Дзержинского:

- Или... может, он вас испугался?

- Меня?

- Ну да! Вы же не только народный комиссар путей сообщения, вы еще и чекист - гроза всех контриков на свете.

Дзержинский серьезно и вопросительно взглянул на Верейко.

- Старый спец - вот и боится, - пояснил свою мысль Верейко. - Не понимает, что такое критика.

- Но он честный человек! - сказал Дзержинский. - Я знаю всю его жизнь. Честный и преданный нам человек.

Сазонов отвечал на вопросы долго и подробно.

Дзержинский больше не подал ни одной реплики. Во время перерыва он подошел к Сазонову и негромко спросил его, помнит ли он восемнадцатый год в Перми. Сазонов ответил, что конечно помнит.

Перейти на страницу:

Похожие книги